Особенности древнерусской литературы ее жанры и памятники

Особенности древнерусской литературы ее жанры и памятники

Особенности древнерусской книжности.

Древнерусская литература совсем не похожа на русскую литературу Нового времени. Но она во многом отличается современных ей средневековых литератур Западной Европы. Произведения древнерусской литературы словесности 500- летней давности менее близки, понятны современному читателю, чем памятники античной литературы или фольклора, созданные сотни, а иногда и тысячи лет назад. Русские поэты и прозаики Нового времени множество раз обращались к сочинениям древнерусских книжников, но всё – таки не случайная русская литература ведёт свою родословную от более поздней эпохи — от ? V ІІІ столетия. Необычная красота и совершенство древнерусской словесности были по-настоящему открыты и оценены совсем недавно – ?? в.

Понятие «Древнерусская литература» привычно, и мало кто замечает её неточность. Примерно до середины до ? V столетия древнерусскую литературу правильнее называть древневосточнославянской. В первые века после крещения Руси и распространения в восточнославянских землях письменности литература восточных славян была единой: одни и эти же произведения читали и переписывали книжники в Киеве и Владимире , Полоцке и Новгороде , Чернигове и Ростове. Позднее на этой территории складываются три восточнославянские народности: русские, украинцы, белорусы. Прежде единый древнерусский язык распадается.

Литературой называют и произведения древнерусских книжников, и тексты авторов ? V ІІІ в., и творения русских классиков ?І? столетия , и сочинения современных писателей. Очевидны различия между литературой ? V ІІІ в. и ?? в. Но вся русская литература трех последних столетий непохожа на памятники древнерусской книжности (древнерусского письменного словесного искусства).

Возникла Древнерусская литература в ?І в. Один из её первых памятников был создан в 30-40-е гг. ?І в. – «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона. ? V ІІ столетие — последний век древнерусский литературы . На его протяжении постепенно разрушаются традиционные древнерусские литературные каноны , рождаются новые жанры , иные представления о человеке и мире .Поэтому некоторые исследователи не включают ? V ІІ в. В историю древнерусской литературы , рассматривая его как особый период.

Древнерусская литература не менее традиционалистична, чем античная литература или произведения классицизма. Но её традиционализм и каноничность иные. Культура древней Руси не знала риторики и поэтики. Книжники прибегали к разнообразным риторическим приёмам: к анафорам, к синтаксическому параллелизму, к риторическим вопросам и восклицаниям. Но при этом они подражали текстам, унаследованным из византийской литературы, а не правилам, указанным в специальных руководствах. До ? V ІІ в. на Руси не были распространены риторики, а отношение к ним было отрицательным. Древнерусская книжность – ещё не художественная литература. Эстетическая функция в ней несамостоятельна, подчинена утилитарным, назидательным и культовым задачам. Поэтому в древнерусской литературе роль автора меньшая, чем в литературе средневековой Западной Европы или Византии.

Своеобразии древнерусской книжности и других православных славянских литератур обусловлено особым религиозным отношение к слову и языку. Письменность и сама азбука были для православных славян священны. Игра словом воспринималась как кощунство. Между тем риторическое отношение к тексту предполагает именно такую игру и дерзновение: писатель творит независимый словесный мир подобно Богу, создавшему Вселенную. Писатель намеренно демонстрирует свое мастерство. Такого отношения к тексту древнерусское сознание принять не могло. Созданная в середине І? в. византийскими миссионерами братьями Кириллом и Мефодием славянская азбука предназначалась специально для перевода христианских текстов. Кирилл и Мефодий были создателями книжного создателями книжного славянского языка и первыми переводчиками евангельских текстов с греческого на этот язык. В старославянский язык вошли слова, составленные по аналогии с лексикой греческого языка, а некоторые исконные сова приобрели новые значения, передающие смысл христианского вероучения. Со временем в разных православных славянских странах сложились собственные варианты — изводы – богослужебного языка старославянского языка, потерявшие некоторые признаки характерные для языка, существовавшего при Кирилле и Мефодии. Такой язык восточных славян как священное событие: они считали, что Кирилл и Мефодий создали письменность по благодати Божией.

Периодизация древнерусской литературы. Особенности литературы древней Руси

I. Литература древнерусского государства XI — первой половины XIII вв. Литературу этого периода часто именуют литературой Киевской Руси.

II. Литература периода феодальной раздробленности и борьбы за объединение северо-восточной Руси (вторая половина XIII —первая половина XV вв.).

III. Литература периода создания и развития централизованного Русского государства (XVI—XVII вв.).

Однако при периодизации литературного процесса необходимо учитывать:

1. Круг оригинальных и переводных памятников, появившихся в тот или иной период.

2. Характер идей, образов, отразившихся в литературе.

3. Ведущие принципы отображения действительности и характер жанров, стилей, определяющих специфику литературного развития данного периода.

Первые дошедшие до нас памятники древнерусской письменности известны лишь со второй половины XI в.: Остромирово евангелие (1056—1057 гг.), «Изборник великого князя Святослава 1073 г .», «Изборник 1076 г .». Большинство произведений, создававшихся в XI—XII вв., сохранились лишь в поздних списках XIV—XVII вв.

Однако интенсивное развитие письменности на Руси началось после официального принятия христианства в 988 г . Тогда же возникла определенная система образования. В 30-е годы XI в. в Киеве работают «писцы многи», которые не только переписывают книги, но и переводят их с греческого языка на «словеньское письмо». Все это позволяет выделить конец X — первую половину XI в. в качестве первого, начального, периода формирования древнерусской литературы. Правда, о круге произведений этого периода, их тематике, идеях, жанрах и стилях можно говорить лишь гипотетически.

Преобладающее место в литературе этого периода занимали, по-видимому, книги религиозно-нравственного содержания: Евангелия, Апостол, Служебные Минеи, Синаксари. В этот период был осуществлен перевод греческих хроник, на основе которых был составлен «Хронограф по великому изложению». Тогда же возникли записи устных сказаний о распространении христианства на Руси. Художественной вершиной данного периода и началом нового явилось «Слово о законе и благодати» Илариона.

Второй период — середина XI — первая треть XII столетия — литература Киевской Руси. Это период расцвета оригинальной древнерусской литературы, представленной жанрами дидактического «слова» (Феодосии Печерский, Лука Жидята), жанровыми разновидностями оригинальных житий («Сказание» и «Чтение» о Борисе и Глебе, «Житие Феодосия Печерского», «Память и похвала князю Владимиру»), историческими сказаниями, повестями, преданиями, составившими основу летописи, которая в начале XII в. получает название «Повести временных лет». Тогда же появляется первое «хождение» — путешествие игумена Даниила и такое самобытное произведение, как «Поучение» Владимира Мономаха.

Переводная литература в этот период широко представлена философско-дидактичес-кими и нравственно-дидактическими сборниками, патериками, историческими хрониками, апокрифическими произведениями.

Центральной темой оригинальной литературы становится тема Русской земли, идея ее величия, целостности, суверенности. Духовными светочами Русской земли, идеалом нравственной красоты выступают ее подвижники. Своим «трудом и потом» созидают отечество грозные князья — «добрые страдальцы за Русскую землю».

В этот период развиваются различные стили: эпический, документально-исторический, дидактический, эмоционально-экспрессивный, агиографический, которые подчас присутствуют в одном и том же произведении.

Третий период падает на вторую треть XII —первую половину XIII в. Это литература периода феодальной раздробленности, когда «лоскутная империя Рюриковичей» распалась на ряд самостоятельных феодальных полугосударств. Развитие литературы приобретает областной характер. На основе литературы Киевской Руси создаются местные литературные школы: Владимиро-Суздальская, Новгородская, Киево-Черниговская, Галицко-Волынская, Полоцко-Смоленская, Турово-Пинская, которые затем станут источником формирования литературы трех братских славянских народов — русского, украинского и белорусского.

В этих областных центрах развиваются местное летописание, агиография, жанры путешествий, исторических повестей, эпидейктического красноречия («слова» Кирилла Туровского, Климента Смолятича, Серапиона Владимирского), начинает складываться «Сказание о чудесах Владимирской иконы Божьей Матери». Трудами Владимирского епископа Симона и монаха Поликарпа создается «Киево-Печерский патерик». Вершиной литературы этого периода стало «Слово о полку Игореве», прочно связанное с уходящими традициями героического дружинного эпоса. Оригинальными яркими произведениями являются «Слово» Даниила Заточника и «Слово о погибели Русской земли».

Четвертый период — вторая половина XIII—XV вв.— литература периода борьбы русского народа с монголо-татарскими завоевателями и начала формирования централизованного Русского государства, становления великорусской народности. Развитие литературы в этот период протекает в таких ведущих культурных центрах, как возвышающаяся Москва, Новгород, Псков, Тверь.

Осознание необходимости борьбы с иноземными поработителями привело к сплочению народных сил, и эта борьба идет рука об руку с политическим объединением Руси вокруг единого центра, которым становится Москва. Важной вехой в политической и культурной жизни Руси явилась победа, одержанная русским народом на поле Куликовом в сентябре 1380 г . над полчищами Мамая. Она показала, что у Руси есть силы для решительной борьбы с поработителями, и эти силы способна сплотить и объединить централизованная власть великого князя московского.

В литературе этого времени главными становятся тема борьбы с иноземными поработителями — монголо-татарами и тема укрепления Русского государства, прославления ратных и нравственных подвигов русских людей, их деяний. Литература и изобразительное искусство раскрывают нравственный идеал личности, способной преодолеть «рознь века сего» — главное зло, препятствующее сплочению всех сил для борьбы с ненавистными завоевателями.

Епифаний Премудрый возрождает и поднимает на новую ступень художественного совершенства эмоционально-экспрессивный стиль, разрабатывавшийся литературой Киевской Руси. Развитие этого стиля было обусловлено историческими потребностями самой жизни, а не только вторым южнославянским влиянием, хотя опыт болгарской и сербской литературы был учтен и использован литературой конца XIV—начала XVв.

Дальнейшее развитие получает стиль исторического повествования. Он испытывает воздействие демократических посадских слоев населения, с одной стороны, и церковных кругов — с другой. В историческое повествование шире начинают проникать занимательность, художественный вымысел. Появляются вымышленные сказания, принимаемые за исторические (повести о Вавилоне граде, «Повесть о мутьянском воеводе Дракуле», «Повесть об Иверской царице Динаре», «Повесть о Басарге»). В этих сказаниях усиливаются публицистические, политические тенденции, подчеркивающие значение Руси и ее центра Москвы — политической и культурной преемницы правящих мировых держав.

В XV в. достигает своего расцвета новгородская литература, ярко отразившая острую борьбу классов внутри феодальной городской республики. Новгородское летописание и агиография с ее демократическими тенденциями сыграли важную роль в развитии древнерусской литературы.

В литературе возрастает интерес к психологическим состояниям человеческой души, динамике чувств и эмоций.

Литература этого периода отразила основные черты характера складывающейся великорусской народности: стойкость, героизм, умение переносить невзгоды и трудности, воля к борьбе и победе, любовь к родине и ответственность за ее судьбу.

Пятый период развития древнерусской литературы падает на конец XV—XVI вв. Это период литературы централизованного Русского государства. В развитии литературы он отмечен процессом слияния местных областных литератур в единую общерусскую литературу, которая давала идеологическое обоснование централизованной власти государя. Острой внутриполитической борьбой за укрепление единодержавной власти великого князя, а затем государя всея Руси обусловлен небывалый доселе расцвет публицистики.

Официальным стилем эпохи становится репрезентативный пышный велеречивый стиль макарьевской литературной школы. Полемическая публицистическая литература рождает более свободные, живые литературные формы, связанные с деловой письменностью, повседневным бытовым укладом.

Шестой период развития древнерусской литературы падает на XVII век. Характер литературного развития позволяет выделить в этом периоде два этапа: 1-й —от начала века до 60-х годов, 2-й —60-е годы —конец XVII, первая треть XVIII вв.

Первый этап связан с развитием и трансформацией традиционных исторических и агиографических жанров древнерусской литературы. Событиями первой Крестьянской войны и борьбы русского народа с польско-шведской интервенцией был нанесен удар по религиозной идеологии, провиденциалистским воззрениям на ход исторических событий. В общественной, политической и культурной жизни страны усилилась роль посада —торгово-ремесленного населения. Появился новый демократический читатель. Отвечая на его запросы, литература расширяет сферу охвата действительности, изменяет ранее сложившуюся жанровую систему, начинает освобождаться от провенденциализма, символичности, этикетности — ведущих принципов художественного метода средневековой литературы. Житие превращается в бытовое жизнеописание, демократизируется жанр исторической повести.

Второй этап развития русской литературы второй половины XVII в. связан с церковной реформой Никона, с событиями исторического воссоединения Украины с Россией, после чего начался интенсивный процесс проникновения в древнерусскую литературу литературы западноевропейской. Историческая повесть, утрачивая связи с конкретными фактами, становится занимательным повествованием. Житие становится не только бытовым жизнеописанием, но и автобиографией — исповедью горячего мятежного сердца.

Традиционные жанры церковной и деловой письменности становятся объектами литературной пародии: церковная служба пародируется в службе кабаку, житие святого — в житии пьяницы, челобитная и «судное дело» в «Калязинской челобитной» и «Повести о Ерше Ершовиче». Широкой волной в литературу устремляется фольклор. Жанры народной сатирической сказки, эпоса, песенной лирики органически включаются в литературные произведения.

Самосознание личности находит отражение в новом жанре — бытовой повести, в которой появляется новый герой — купеческий сын, захудалый безродный дворянин. Изменяется характер переводной литературы.

Процесс демократизации литературы встречает ответную реакцию со стороны господствующих сословий. В придворных кругах насаждаются искусственный нормативный стиль, церемониальная эстетика, элементы украинско-польского барокко. Живой народной лирике противопоставляется искусственная силлабическая книжная поэзия, демократической сатире — нравоучительная абстрактная сатира на нравы вообще, народной драме — придворная и школьная комедия. Однако появление силлабической поэзии, придворного и школьного театра свидетельствовало о торжестве новых начал и подготавливало появление классицизма в русской литературе XVIII в.

Особенности древнерусской литературы

Характерной особенностью древнерусской литературы является рукописный характер ее бытования и распространения. При этом то или иное произведение существовало не в виде отдельной, самостоятельной рукописи, а входило в состав различных сборников, преследовавших определенные практические цели. «Все, что служит не ради пользы, а ради прикрасы, подлежит обвинению в суетности». Эти слова Василия Великого во многом определяли отношение древ­нерусского общества к произведениям письменности. Значение той или иной рукописной книги оценивалось с точки зрения ее практического назначения, полезности.

Другой особенностью нашей древней литературы является анонимность, имперсональность ее произведений. Это было следствием религиозно-христианского отношения феодального общества к человеку, и в частности к труду писателя, художника, зодчего. В лучшем случае нам известны имена отдельных авторов, «списателей» книг, которые скромно ставят свое имя либо в конце рукописи, либо на ее полях, либо (что гораздо реже) в заглавии произведения. При этом писатель не приминет снабдить свое имя такими оценочными эпитетами, как «худый», «недостойный», «многогрешный». В большинстве же случаев автор произведения предпочитает оставаться неизвестным, а порой и скрыться за авторитетным именем того или иного «отца церкви» — Иоанна Златоуста, Василия Великого и др.

Биографические сведения о известных нам древнерусских писателях, объеме их творчества, характере общественной деятельности весьма и весьма скудны. Поэтому если при изучении литературы XVIII—XX вв. литературоведы широко привлекают биографический материал, раскрывают характер политических, философских, эстетических взглядов того или иного писателя, используя авторские рукописи, прослеживают историю создания произведений, выявляют творческую индивидуальность писателя, то к памятникам древнерусской письменности приходится подходить по-иному.

Как правило, авторские тексты произведений до нас не дошли, а сохранились их более поздние списки, подчас отстоящие от времени написания оригинала на сто, двести и более лет. Например, «Повесть временных лет», созданная Нестором в 1111—1113 гг., вовсе не сохранилась, а редакция «повести» Сильвестра (1116) известна только в составе Лаврентьевской летописи 1377 г . «Слово о полку Игореве», написанное в конце 80-х годов XII в., было найдено в списке XVI в.

При изучении древнерусской литературы следует учесть одно весьма важное обстоятельство: в средневековый период художественная литература еще не выделилась в самостоятельную область общественного сознания, она была неразрывно связана с философией, наукой, религией.

В связи с этим к древнерусской литературе нельзя механически применять те критерии художественности, с которыми мы подходим при оценке явлений литературного развития нового времени.

Процесс исторического развития древней русской литературы представляет собой процесс постепенной кристаллизации художественной литературы, ее выделения из общего потока письменности, ее демократизации и «обмирщения», т. е. высвобождения из-под опеки церкви.

Одной из характерных особенностей древнерусской литературы является ее связь с церковной и деловой письменностью, с одной стороны, и устным поэтическим народным творчеством — с другой. Характер этих связей на каждом историческом этапе развития литературы и в отдельных ее памятниках был различным.

Однако чем шире и глубже литература использовала художественный опыт фольклора, тем ярче отражала она явления действительности, тем шире была сфера ее идеологического и художественного воздействия.

Характерная особенность древнерусской литературы — историзм. Ее героями являются преимущественно исторические лица, она почти не допускает вымысла и строго следует факту. Даже многочисленные рассказы о «чудесах» — явлениях, кажущихся средневековому человеку сверхъестественными, не столько вымысел древнерусского писателя, сколько точные записи рассказов либо очевидцев, либо самих лиц, с которыми произошло «чудо».

Историзм древнерусской литературы носит специфически средневековый характер. Ход и развитие исторических событий объясняется Божьим изволением, волей провидения. Героями произведений являются князья, правители государства, стоящие наверху иерархической лестницы феодального общества. Однако, отбросив религиозную оболочку, современный читатель без труда обнаруживает ту живую историческую действительность, подлинным творцом которой был русский народ.

02.11.2019, 4096 просмотров.

Особенности древнерусской литературы

Литература Древней Руси возникла в 11 в. и развивалась в течении семи веков до Петровской эпохи. Древнерусская литература-это единое целое при всем многообразии жанров, тем, образов. Эта литература является сосредоточием русской духовности и патриотизма. На страницах этих произведений ведутся разговоры о важнейших философских, нравственных проблемах, о которых думают, говорят, размышляют герои всех столетий. Произведения формируют любовь к Отечеству и своему народу, показывают красоту земли русской, поэтому эти произведения затрагивают сокровенные струны наших сердец.

Значимость древнерусской литературы как основы развития новой русской литературы очень велико. Так образы, идеи, даже стиль сочинений унаследовали А. С. Пушкин, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой.

Древнерусская литература возникла не на пустом месте. Ее появление было подготовлено развитием языка, устного народного творчества, культурными связями с Византией и Болгарией и обусловлена принятием Христианства как единой религии. Первые литературные произведения, появившиеся на Руси, переводные. Переводились те книги, которые были необходимы для богослужения.

Первые же оригинальные сочинения, т. е. написанные самими восточными славянами, относятся к концу XI-началу XII в. в. Происходило становление русской национальной литературы, складывались ее традиции, особенности, обуславливающие ее специфические черты, определенную несхожесть с литературой наших дней.

Цель данной работы- показать особенности древнерусской литературы и ее основных жанров.

II. Особенности древнерусской литературы.

2. 1. Историзм содержания.

События и персонажи в литературе, как правило, плод авторского вымысла. Авторы художественных произведений, даже если описывают подлинные события реальных лиц, многое домысливают. Но в Древней Руси все было совсем не так. Древнерусский книжник рассказывал лишь о том, что, по его представлениям, реально произошло. Только в XVIIв. Появились на Руси бытовые повести с вымышленными героями и сюжетами.

И древнерусский книжник, и его читатели свято верили, что описанные события реально происходили. Так летописи были для людей Древней Руси своеобразным юридическим документом. После смерти в 1425 г. московского князя Василия Дмитриевича его младший брат Юрий Дмитриевич и сын Василий Васильевич стали спорить о своих правах на престол. Оба князя обратились к татарскому хану, чтобы тот рассудил их спор. При этом Юрий Дмитриевич, отстаивая свои права на московское княжение, ссылался на древние летописи, в которых сообщалось, что власть прежде переходила от князя-отца не к сыну, а к брату.

2. 2. Рукописный характер бытования.

Еще одной особенностью древнерусской литературы является рукописный характер бытования. Даже появление печатного станка на Руси мало изменило ситуацию вплоть до середины XVIII в. Бытование литературных памятников в рукописях вело к особому почитанию книги. О чем писали даже отдельные трактаты и наставления. Но с другой стороны, рукописное бытование вело к нестабильности древнерусских произведений словесности. Те сочинения, которые дошли до нас, являются результатом работы многих и многих людей: автора, редактора, переписчика, а сама работа могла продолжаться в течение нескольких веков. Поэтому в научной терминологии существуют такие понятия, как «рукопись» (написанный от руки текст) и «список» (переписанное произведение). Рукопись может содержать списки разных сочинений и может быть написана как самим автором, так и переписчиками. Еще одним основополагающим понятием в текстологии является термин «редакция», т. е. целенаправленная переработка памятника, вызванная общественно- политическими событиями, изменениями функции текста или различиями в языке автора и редактора.

Смотрите так же:  Памятники из белого мрамора минск

С бытованием произведения в рукописях тесно связана такая специфическая черта древнерусской литературы, как проблема авторства.

2. 3. Проблема авторства.

Авторское начало в древнерусской литературе приглушено, неявно, Древнерусские книжники не были бережливы с чужими текстами. При переписывании тексты перерабатывались: из них исключались или в них вставлялись какие-то фразы или эпизоды, добавлялись стилевые «украшения». Иногда идеи и оценки автора заменялись даже на противоположные. Списки одного произведения существенно отличались друг от друга.

Древнерусские книжники вовсе не стремились обнаружить свою причастность к литературному сочинению. Очень многие памятники так и остались анонимными, авторство других установлено исследователями по косвенным признакам. Так невозможно приписать кому-то другому сочинения Епифания Премудрого, с его изощренным «плетением словес». Неподражаем стиль посланий Ивана Грозного, дерзко смешивающего велеречивость и грубую брань, ученые примеры и слог простого разговора.

Бывает, что в рукописи тот или иной текст подписывался именем авторитетного книжника, что может в равной степени и соответствовать и не соответствовать действительности. Так среди сочинений, приписанных известному проповеднику Святому Кириллу Туровскому, многие ему, по-видимому, не принадлежат: имя Кирилла Туровского придавало этим сочинениям дополнительный авторитет.

Анонимность памятников словесности обусловлена и тем, что древнерусский «писатель» сознательно не пытался быть оригинальным, а старался показать себя как можно более традиционным, т. е. соблюдать все правила и предписания сложившегося канона.

2. 4. Литературный этикет.

Известный литературовед, исследователь древнерусской словесности академик Д. С. Лихачев предложил особый термин для обозначения канона в памятниках средневековой русской словесности- «литературный этикет».

Литературный этикет слагается:

— из представления о том, как должен был совершаться тот или иной ход события;

— из представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению;

— из представлений о том, какими словами должен был описывать писатель совершающееся.

Перед нами этикет миропорядка, этикет поведения и этикет словесный. Герою полагается вести себя именно так, и автору полагается описывать героя только соответствующими выражениями.

III. Основные жанры древнерусской литературы.

Литература нового времени подчинена законам «поэтики жанра». Именно эта категория стала диктовать способы создания нового текста. Но в древнерусской литературе жанр не играл такой важной роли.

Жанровому своеобразию древнерусской литературы посвящено достаточное количество исследований, но четкой класс классификации жанров так и нет. Однако некоторые жанры сразу выделились в древнерусской литературе.

3. 1. Житийный жанр.

Житие- описание жизни святого.

Русская житийная литература насчитывает сотни произведений, первые из них были написаны уже в XI веке. Житие, пришедшее на Русь из Византии вместе с принятием христианства, стало основным жанром древнерусской литературы, той литературной формой, в которую облеклись духовные идеалы Древней Руси.

Композиционная и словесная формы жития отшлифовывались веками. Высокая тема- рассказ о жизни, воплощающей идеальное служение миру и Богу,- определяет образ автора и стиль повествования. Автор жития ведет повествование взволнованно, он не скрывает своего восхищения святым подвижником, преклонения перед его праведной жизнью. Эмоциональность автора, его взволнованность окрашивают все повествование в лирические тона и способствуют созданию, торжественного настроения. Такую атмосферу создает и стиль повествования- высокий торжественный, насыщенный цитатами из Священного Писания.

При написании жития агиограф (автор жития) обязан был следовать целому ряду правил, канонов. Композиция правильного жития должна быть трехчленной: вступление, рассказ о жизни и деяниях святого от рождения до смерти, похвала. Во вступлении автор просит прощения у читателей за неумение писать, за грубость повествования и т. д. За вступлением следовало само житие. Его нельзя назвать «биографией» святого в полном смысле этого слова. Автор жития отбирает из его жизни только те факты, которые не противоречат идеалам святости. Рассказ о жизни святого освобождается от всего бытового, конкретного, случайного. В составленном по всем правилам житии бывает мало дат, точных географических названий, имен исторических лиц. Действие жития происходит как бы вне исторического времени и конкретного пространства, оно разворачивается на фоне вечности. Абстрагированность- одна из особенностей житийного стиля.

В заключении жития должна быть похвала святому. Эта одна из наиболее ответственных частей жития, требовавшая большого литературного искусства, хорошего знания риторики.

Древнейшие русские агиографические памятники- два жития князей Бориса и Глеба и Житие Феодосия Печорского.

3. 2. Красноречие.

Красноречие-область творчества, характерная для древнейшего периода развития нашей литературы. Памятники церковного и светского красноречия делятся на два вида: учительное и торжественное.

Торжественное красноречие требовало глубины замысла и большого литературного мастерства. Оратору необходимо было умение эффектно построить речь, чтобы захватить слушателя, настроить на высокий лад, соответствующий теме, потрясти его пафосом. Существовал специальный термин для обозначения торжественной речи- «слово». (Терминологического единства в древнерусской литературе не было. «Словом» могла называться и воинская повесть. ) Речи не только произносились, но писались и распространялись в многочисленных копиях.

Торжественное красноречие не преследовало узкопрактические цели, оно требовало постановки проблем широкого общественного, философского и богословского охвата. Основные поводы создания «слов»- богословские вопросы, вопросы войны и мира, обороны границ Русской земли, внутренняя и внешняя политика, борьба за культурную и политическую независимость.

Древнейшим памятником торжественного красноречия является «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, написанное в период между 1037 и 1050 годами.

Учительное красноречие- это поучения и беседы. Они обычно невелики по объему, часто лишены риторических украшений, написаны на общедоступном для людей того времени древнерусском языке. Поучения могли произносить деятели церкви, князья.

Поучения и беседы имеют чисто практические цели, содержат необходимую человеку информацию. «Поучение к братии» Луки Жидяты, новгородского епископа с 1036 по 1059 год, содержит перечень правил поведения, которых следует придерживаться христианину: не мстить, не молвить «срамные» слова. Ходить в церковь и вести себя в ней смирно, чтить старших, судить по правде, чтить князя своего, не проклинать, соблюдать все заповеди Евангелия.

Феодосий Печорский- основатель Киево-Печерского монастыря. Ему принадлежат восемь поучений к братии, в которых Феодосий напоминает монахам о правилах иноческого поведения: не опаздывать в церковь, класть три земных поклона, соблюдать благочиние и порядок при пении молитв и псалмов, при встрече кланяться друг другу. В поучениях Феодосий Печорский требует полного отрешения от мира, воздержания, постоянного пребывания в молитвах и бдении. Игумен сурово обличает праздность, стяжательство, невоздержанность в пище.

Летописями назывались погодные ( по «летам»- по «годам») записи. Годовая запись начиналась словами: «В лето». После этого шел рассказ о событиях и происшествиях, которые с точки зрения летописца были достойны внимания потомков. Это могли быть военные походы, набеги степных кочевников, природные катаклизмы: засухи, неурожаи и т. д. а также просто необычные происшествия.

Именно благодаря труду летописцев у современных историков есть удивительная возможность заглянуть в далекое прошлое.

Чаще всего древнерусским летописцем был ученый монах, который проводил порой за составлением летописи долгие годы. Рассказ об истории в те времена было принято начинать с глубокой древности и лишь затем переходить к событиям последних лет. Летописцу нужно было прежде всего отыскать, привести в порядок, а зачастую и переписать труд своих предшественников. Если в распоряжении составителя летописи оказывался не один, а сразу несколько летописных текстов, то он должен был «свести» их, т. е. соединить, выбирая из каждого то, что считал нужным включить в свой собственный труд. Когда материалы, относящиеся к прошлому были собраны, летописец переходил к изложению происшествий своего времени. Итогом этой большой работы становился летописный свод. Спустя какое-то время этот свод продолжали другие летописцы.

По всей видимости, первым крупным памятником древнерусского летописания стал летописный свод, составленный в 70-ые г. г. XI в. Составителем этого свода, как полагают, был игумен Киево-Печерского монастыря Никон Великий (?- 1088).

Труд Никона лег в основу другого летописного свода, который был составлен в том же монастыре два десятилетия спустя. В научной литературе он получил условное название «Начальный свод». Безымянный его составитель пополнил свод Никона не только известиями за последние годы, но и летописными сведениями из других русских городов.

“Повесть Временных Лет”

На основе летописей традиции 11 в. Родился величайший летописный памятник эпохи Киевской Руси – “Повесть временных лет”.

Она была составлена в Киеве в 10-е гг. 12 в. По мнению некоторых историков, ее вероятным составителем был монах Киево-Печерского монастыря Нестор, известный также и другими своими сочинениями. При создании “Повести временных лет” ее составитель привлек многочисленные материалы, которыми пополнил Начальный свод. В число этих материалов попали византийские хроники, тексты договоров Руси с Византией, памятники переводной и древнерусской литературы, устные предания.

Составитель «Повести временных лет” поставил своей целью не просто рассказать о прошлом Руси, но и определить место восточных славян среди европейских и азиатских народов.

Летописец подробно рассказывает о расселении славянских народов в древности, о заселении восточными славянами территорий, которые позже войдут в состав Древнерусского государства, о нравах и обычаях разных племен. В”Повести временных лет” подчеркивается не только древности славянских народов, но и единство их культуры, языка и письменности, созданной в 9 в. братьями Кириллом и Мефодием.

Важнейшим событием в истории Руси летописец считает принятие христианства. Рассказ о первых русских христианах, о крещении Руси, о распространении новой веры, строительство храмов, появление монашества, успеха христианского просвещения занимает в “Повести” центральное место.

Богатство исторических и политических идей, отраженных в “Повести временных лет”, говорит о том, что ее составитель был не просто редактором, но и талантливым историком, глубоким мыслителем, ярким публицистом. Многие летописцы последующих веков обращались к опыту создателя “Повести”, стремились подражать ему и почти обязательно помещали текст памятника в начале каждого нового летописного свода.

Л. А. Дмитриев, Я. С. Лурье, А. М. Панченко

ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

В 1946 г., незадолго до своей смерти, видный советский филолог академик А. С. Орлов опубликовал статью «Мысли о положении работ по литературе русского средневековья» 1 . Статья эта стала своеобразным научным завещанием ученого. Призывая к перестройке литературоведения русского средневековья, А. С. Орлов говорил о необходимости «нового подхода» при стилистическом исследовании древнерусских памятников, который дал бы возможность «довести эмоциональную художественную сущность до нашего восприятия и познания». При изучении литературы русского средневековья он рекомендовал привлекать «параллельные процессы иноземных культур» (упоминая как пример работы А. Н. Веселовского). Наконец, важнейшей задачей исследователей русского средневековья он считал «пересмотр существовавшего до сих пор репертуара памятников». Подобно ученым XIX в. (Н. Тихонравов, Андрей Попов и др.), советские исследователи должны «разойтись по книгохранилищам и в каждом из них перечесть в подлиннике весь состав, рукописный и старопечатный». На этой основе должны быть созданы новые издания основных памятников, показательные «для всей жизни каждого памятника, начиная протографом и кончая его вариациями», издатели которых, готовя тексты, должны «иметь в голове ясное представление о путях их собственно литературного ведения в монографическом исследовании». «Предстоит переиздать все уже изданное и издать все неизданное, для чего требуется создать обильные новые кадры». Главной задачей исследователей древнерусской литературы А. С. Орлов считал обновление и подготовку «полнейшего под-

1 ИОЛЯ, № 47, 1946, с. 89—93.

бора памятников для истории русской литературы». «Вот этот подбор и должен быть доведен до объема современной потребности путем тщательной проработки текстового состава книгохранилищ. В процессе этой проработки и сформируются новые кадры медиевистов, которые дадут новое содержание целым отделам истории литературы, а старое — обновят переосмыслением», — писал А. С. Орлов 2 .

Работа исследователей древнерусской литературы за последние тридцать лет может рассматриваться как посильное осуществление завета А. С. Орлова. В последние десятилетия в нашей стране необычайно возрос интерес к древнерусской культуре: развернулась собирательская деятельность (экспедиции за рукописями, поиски старинных икон), в широких масштабах стали восстанавливаться и реставрироваться погибшие в Великую Отечественную войну 1941—1945 гг. и пострадавшие от времени архитектурные памятники и ансамбли далекого прошлого, началось настоящее паломничество в центры древнерусской культуры (Киев, Чернигов, Новгород, Псков, Владимир, Суздаль и др.). В этом своеобразном «возрождении» древнерусских историко-культурных ценностей, имеющем большое патриотическое значение, велика заслуга академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, возглавляющего в настоящее время советскую школу исследователей древнерусской литературы, школу, завоевавшую первое место в мировой медиевистике.

Русская дореволюционная наука имела богатую и плодотворную традицию изучения славяно-русской письменности. Были обнаружены (особенно в конце XVIII и второй половине XIX в.) многочисленные памятники древнерусской литературы, созданы ценные обобщающие труды Ф. И. Буслаева, Н. С. Тихонравова, А. Н. Веселовского, В. Н. Перетца; исследование летописных памятников было поставлено на новую почву в трудах А. А. Шахматова.

Однако методологическая ограниченность старой филологической науки определила и ряд серьезных недостатков в работах по древнерусской литературе. Не был по-настоящему поставлен вопрос о месте древнерусской литературы в русской литературе в целом; непоследовательно и далеко не достаточно ставился вопрос о связи литературы XI—XVII вв. с историческим процессом и социальными отношениями. Постановка этих вопросов в советской литературоведческой науке связана с деятельностью основанного в 1933 г. Сектора древнерусской литературы в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) АН СССР. Со дня основания Сектора в нем работали А. С. Орлов, В. П. Адрианова-Перетц, И. П. Еремин, М. О. Скрипиль. Помимо сотрудников Сектора, вокруг него группировались специалисты по истории древнерусской литературы, культуры, древнерусского языка

2 ИОЛЯ, № 47, 1946, с. 89—93.

как Ленинграда, так и других городов (Н. К. Гудзий, В. Л. Комарович, М. Д. Приселков, Н. Н. Воронин и др.). Основным печатным органом Сектора стали «Труды Отдела древнерусской литературы», продолжающие выходить и теперь (к настоящему времени вышла 31 книга ТОДРЛ, с 1955 г. ответственным редактором «Трудов» является Д. С. Лихачев). На страницах этого издания печатаются исследования и публикации специалистов по история русской литературы X—XVII вв. Советского Союза, ученых-славистов зарубежных стран. Одной из первых важных работ вновь созданного Сектора было написание томов многотомной академической «Истории русской литературы», посвященных литературе X—XVII вв. К этой работе с самого начала был привлечен Д. С. Лихачев (поступивший в Сектор древнерусской литературы в 1938 г.). Молодого исследователя интересовали большие теоретические проблемы: исторические предпосылки возникновения и развития древнерусской литературы, связь литературы с искусством, общие принципы текстологии и издания текстов. Эти вопросы, как и целый ряд других проблем истории древнерусской литературы, получили отражение в основных трудах Д. С. Лихачева, написанных в последующие десятилетия. Древнерусская литература привлекает ученого не только как историческое прошлое, лежащее в основе русского духовного наследия, но и как часть живой культурной традиции. В книгах и многочисленных статьях Д. С. Лихачева рассматриваются, по существу, все аспекты литературного процесса первых семи веков существования русской литературы.

Исторические предпосылки возникновения литературы в раннефеодальном древнерусском государстве, роль ее в жизни государства, закономерности литературного процесса были рассмотрены ученым в монографии «Возникновение русской литературы» (М.—Л., 1952). Дальнейшую разработку и уточнения эти вопросы получили в книге «Развитие русской литературы X—XVII веков. Эпохи и стили» (Л., 1973). Автор убедительно показывает, что потребность в литературе на Руси вызывалась исторической действительностью: переходом государства от общинно-патриархального строя непосредственно к феодальному, минуя рабовладельческую стадию. Это обусловливало процесс ускоренного развития литературы и ряд других специфических ее черт. Для первоначального этапа древнерусской литературы особенно важен вопрос о литературном влиянии, о связи с византийской и южнославянскими литературами. Исследователь подробно характеризует сложность и многообразие форм проявления этого процесса, показывает, что речь должна идти не о «влиянии» Византии на Русь, а о процессе перенесения, трансплантации культурных явлений Византии на русскую почву. При этом перенесенное явление на новой почве начинало приобретать иной характер, Получало местную окраску. Нельзя поэтому, подчеркивается в книге, механически делить древнерусскую литературу на «ори-

гинальную» и «переводную» — так называемая «переводная литература» становилась органической частью национальной традиции. В связи с проблемой литературных взаимодействий автор определяет литературу церковнославянскую как «литературу-посредницу», связывающую национальные славянские литературы с византийской.

С проблемой литературных влияний тесно связан вопрос о так называемом «втором южнославянском влиянии» в конце XIV—XV в. Этот вопрос рассматривается в ряде работ Д. С. Лихачева. Исследователь приходит к выводу, что в стилевом сходстве литературы и искусства этой эпохи на Руси и в странах южного славянства нужно видеть, вопреки давней традиционной точке зрения, не одностороннее воздействие южного славянства на Русь, а такое культурное явление, которое было обусловлено предвозрожденческими течениями того времени. Влияние было взаимным: многие сходные явления, как явления, свойственные эпохе Пред-возрождения, возникали в разных странах одновременно, но независимо друг от друга.

Решая вопросы возникновения и развития древнерусской литературы, ученый много внимания уделяет фольклору Древней Руси. Прекрасное знание литературных, летописных и историко-документальных памятников дало исследователю возможность сделать ряд плодотворных наблюдений, высказать убедительные предположения о характере и составе древнерусского фольклора, не сохранившегося в дошедших до нас источниках.

Среди дошедших до нас многочисленных памятников русской литературы X—XVII вв. есть произведения, которые особо характерны для своей эпохи, представляют собой классические образцы древнерусской литературы. Это «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Задонщина», «Повесть о Петре и Февронии Муромских», «Повесть о Тверском Отроче монастыре», «Повесть о Горе-Злочастии». Есть в древнерусской литературе и наиболее яркие авторы — Владимир Мономах, Иван Грозный, протопоп Аввакум. Этим памятникам и авторам Д. С. Лихачев посвятил либо специальные монографии, либо обстоятельные статьи. Целую отрасль медиевистики составляют работы ученого о «Слове о полку Игореве».

«Повесть временных лет» занимает важнейшее место в работах Д. С. Лихачева по истории русского летописания. В 1950 г. она была издана в академической серии «Литературные памятники». Большой двухтомный труд — не только тщательное, выполненное на высоком научном уровне издание текста произведения с переводом его на современный русский язык (в соавторстве с Б. А. Романовым), но и обстоятельное историко-филологическое исследование «Повести временных лет».

На «Поучении» Владимира Мономаха и других его сочинениях, включенных в Лаврентьевскую летопись, Д. С. Лихачев подробно

останавливался при работе над «Повестью временных лет»; опубликованы также отдельные статьи о творчестве Мономаха, который интересует исследователя и как государственный деятель, и как писатель, и как человек.

«Моление» Даниила Заточника привлекло внимание ученого своей социальной остротой и особенностями стиля. Д. С. Лихачев приходит к выводу, что автор «Моления» принадлежал к категории княжеских «милостников», которые происходили из самых различных слоев зависимых людей. Именно для этой среды, показывает он, характерна и специфическая социальная позиция Даниила Заточника, и стиль произведения, близкий к скоморошьему балагурству и в то же время не чуждый книжным традициям. Изучая стиль «Моления», исследователь приходит к интересным выводам и по истории устной поэзии XII—XIII вв.

«Повесть о разорении Рязани Батыем» рассматривается ученым в составе цикла повестей «О Николе Заразском» как часть этого рязанского цикла, связанная с ним и идейно, и художественно.

Творчеству Ивана Грозного как писателя Дмитрий Сергеевич посвящает несколько работ. Прежде всего его интересует стиль сочинений Грозного. Эмоциональность стиля, резкие переходы от пышной церковнославянской речи к грубому просторечию и брани обусловлены самим характером Ивана IV как человека, являются частью его поведения. «По своему свободному отношению к литературному творчеству, — замечает Д. С. Лихачев, — Грозный значительно опередил свою эпоху, но писательское дело Грозного не осталось без продолжателей. Во второй половине XVII в., через сто лет, его талантливым последователем в чисто литературном отношении явился протопоп Аввакум, недаром так ценивший „батюшку“ Грозного царя» 3 . И так же, как в творчестве Ивана Грозного, в наследии Аввакума ученого более всего привлекают проблемы творческого своеобразия, особенности его неповторимого стиля.

Смотрите так же:  Памятник снегурочке

Исследование таких произведений, как «Повести о Петре и Февронии», «Повести о Тверском Отроче монастыре», «Повести о Горе-Злочастии», а также «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона и «Хождения за три моря» Афанасия Никитина составило содержание вышедшей в 1975 г. книги Д. С. Лихачева «Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси». В предисловии к «Великому наследию» говорится: «Эта книга — не история древней русской литературы и даже не обзор важнейших памятников древней русской литературы. Как видно из заглавия, она касается только памятников литературы Древней Руси, которые могут быть названы классическими» 4 . И все же этюды об этих произведениях — не отдель-

3 Сочинения царя Ивана Васильевича Грозного. — В кн.: Лихачев Д. Великое наследие. М., 1975, с. 287.
4 Там же, с. 5.

ные фрагменты, а главы единого повествования о древнерусской литературе.

На «Слове о полку Игореве» в той или иной связи исследователь останавливался уже в ранних своих работах 5 , но специально этим памятником древнерусской литературы он начал заниматься позже. В 1949 г. вышло подготовленное им издание «Слова» в малой серии «Библиотеки поэта», а в 1950 г. — издание «Слова о полку Игореве» в серии «Литературные памятники». В том же 1950 г. в академической научно-популярной серии была издана книга «Слово о полку Игореве. Историко-литературный очерк». Тогда же были опубликованы две его большие статьи: «Исторический и политический кругозор автора „Слова о полку Игореве“» и «Устные истоки художественной системы „Слова о полку Игореве“» 6 . В этих статьях автор устанавливает тесную связь «Слова» с русской действительностью XII в., показывает, что оно отразило феодальную и военную терминологию того времени, опиралось на высокую культуру устной речи.

Издание «Слова о полку Игореве» в серии «Литературные памятники» включало научную публикацию древнерусского текста с переводом его на современный язык, историко-литературные статьи и комментарии (к тексту произведения, археографический, к переводам), подбор поэтических переводов «Слова о полку Игореве» разного времени. Отметим строгий и вместе с тем смелый подход ученого к подбору хрестоматийных переводов «Слова». В этой книге он впервые поместил перевод Н. А. Заболоцкого, один из лучших поэтических переводов «Слова», с тех пор постоянно включающийся в издания этого памятника. Эта книга и по сей день остается самым авторитетным академическим изданием «Слова о полку Игореве». Здесь наиболее полно и точно обоснованы принципы воспроизведения текста. Обширный комментарий к памятнику — не только свод всего сказанного по «Слову» в русских и зарубежных его исследованиях к 1950 г., но в значительной степени собрание оригинальных, принадлежащих Д. С. Лихачеву толкований, большинство которых прочно вошло в науку о «Слове о полку Игореве».

Еще в 1941 г. ученый останавливался на вопросе о взаимоотношении «Слова» и «Задонщины» 7 , центральном при решении проблемы подлинности «Слова о полку Игореве». К этому принципиально важному вопросу он возвращается в нескольких статьях, написанных в период дискуссии о подлинности и древности «Слова». Среди них главное место занимает статья «Черты подра-

5 В частности, о «Слове» идет речь в книге «Национальное самосознание Древней Руси» (1945).
6 Слово о полку Игореве. Сб. исследований и статей. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.—Л., 1950, с. 5—52 и 53—92.
7 Лихачев Д. «Задонщина». — Литературная учеба, 1941, № 3, с. 87— 100.

жательности „Задонщины“» 8 . Анализируя связь «Задонщины» со «Словом», автор одновременно рассматривает общую проблему «поэтики подражания». Сопоставляя сходные фрагменты «Слова» и «Задонщины», он показывает, что в «Задонщине» старая форма приспосабливается к новому содержанию. В этом произведении в противоположность «Слову» бросается в глаза однообразие стилистических приемов, композиционная вторичность, нарушение логики повествования в отдельных эпизодах. В книге «Великое наследие» так раскрывается сущность подражательности «Задонщины»: «Древнерусская литература не знает стилистических подражаний. Это связано с тем, что индивидуальные особенности стиля, стилистические особенности именно данного произведения не замечались. Индивидуальное начало в творчестве древнерусских писателей было приглушено. Особенности стиля того или иного произведения могли вызвать попытки заимствовать готовые формулы, отдельные выражения и образы, но не творческое их воспроизведение. „Задонщина“ — это не творческая стилизация, а механическое подражание» 9 . Исследование «поэтики подражания» существенно углубило и усилило аргументацию в пользу древности «Слова о полку Игореве». Необходимо подчеркнуть, что, разрабатывая проблему «поэтики подражания» в применении к «Слову» и «Задонщине», исследователь отнюдь не умаляет литературного значения самой «Задонщины»: «Для своего века „Задонщина“ — произведение стилистически яркое и своеобразное, но по отношению к „Слову о полку Игореве“ оно бледнее: светит отраженным светом» 10 .

В многочисленных работах по «Слову», опубликованных на страницах ТОДРЛ, в сборниках, в научных и литературных журналах, ученый затрагивает ряд проблем, касающихся поэтики произведения, его жанровой природы, литературных параллелей и т. п. Особенно много внимания он уделяет вопросу жанра памятника. Соглашаясь с тем, что в «Слове» сильно проявляется ораторское начало, автор устанавливает органическую близость «Слова» к двум жанрам устной народной поэзии — плачам и песенным прославлениям — слaвам: «„Слово“ близко к ним и по своей форме, и по своему содержанию, но в целом это, конечно, не плач и не слaва. Народная поэзия не допускает смешения жанров. «Слово“ — произведение книжное, но близкое к этим жанрам народной поэзии» 11 . Жанровые аналогии «Слову» Д. С. Лихачев находит в ряде произведений более позднего времени — в «Слове о погибели Русской земли», в «Похвале роду рязанских князей», в «Похвале Роману Галицкому». Он приходит к заключению,

8 Русская литература, 1964, № 3, с. 84—107. См. также: Лихачев Д. Когда было написано «Слово о полку Игореве»? — Вопросы литературы, 1964, № 8, с. 132—160.
9 Лихачев Д. Великое наследив, с. 252.
10 Там же.
11 Там же, с. 152.

что в «Слове» и перечисленных произведениях «мы имеем еще не сложившийся окончательно, новый для русской литературы жанр, жанр нарождающийся, близкий к ораторским произведениям, с одной стороны, к плачам и слaвам народной поэзии — с другой» 12 . Эти наблюдения над жанровой природой «Слова» интересны не только для понимания данного памятника, но и для характеристики жанровых особенностей древнерусской литературы вообще.

Среди работ по «Слову о полку Игореве», опубликованных в 1950 г., мы упоминали книгу, вышедшую в академической научно-популярной серии. Этой книгой начинается ряд подготовленных Д. С. Лихачевым научно-популярных изданий «Слова», в число которых входит и издание «Слова» для школьников, оно иллюстрировано гравюрами В. А. Фаворского, отмеченными Ленинской премией 1964 г. К настоящему времени эта книга выдержала шесть изданий (первое вышло в 1952 г.).

По инициативе Д. С. Лихачева и под его редакцией вышли и выходят такие принципиально важные труды по «Слову», как сборники «„Слово о полку Игореве“ — памятник XII века» (М.—Л., 1962); «„Слово о полку Игореве“ и памятники Куликовского цикла» (М.—Л., 1966); «Словарь-справочник „Слова о полку Игореве“» (сост. В. Л. Виноградова; начал выходить в 1965 г., вышло 4 выпуска, издание продолжается). В 1975 г. Д. С. Лихачев возглавил работу Всесоюзного организационного комитета по проведению мероприятий, связанных со 175-летним юбилеем первого издания «Слова о полку Игореве». На Всесоюзной конференции, посвященной этому юбилею, он выступил с докладом «„Слово о полку Игореве“ и культура Древней Руси», в котором показал тесную связь образной системы «Слова» со стилем эпохи — стилем монументального историзма. В расширенном варианте этот доклад напечатан в журнале «Русская литература» (1976, № 2).

Важнейшее место в советском литературоведении и, в частности, в работах по истории древнерусской литературы, занимают вопросы текстологии и источниковедения. Разработка этих вопросов в нашей науке связана с развитием лучших традиций дореволюционной филологии и, в особенности, с трудами крупнейшего русского филолога конца XIX—начала XX в. А. А. Шахматова. Широкая археографическая деятельность, начавшаяся с 40-х годов, «тщательная проработка текстового состава книгохранилищ», к которой призывал А. С. Орлов и которая в значительной степени была осуществлена в последующие годы, — все это сделало осо-

12 Там же, с. 156.

бевно настоятельными вопросы исследования истории текста памятников.

Интерес Лихачева к вопросам текстологии был связан с плодотворным влиянием на него трудов А. А. Шахматова. «Я не учился у Шахматова в университете и не мог учиться у него по возрасту, но я учился на его исследованиях и чту Шахматова в числе своих учителей», — писал впоследствии Лихачев 13 .

Он познакомился с исследованиями А. А. Шахматова еще на студенческой скамье; особенно внимательно он стал изучать труды русского ученого в 30-х годах, участвуя в подготовке к печати посмертных изданий его работ. Эти занятия определили темы первых трудов Д. С. Лихачева в области древнерусской литературы: его кандидатская и докторская диссертации посвящены летописанию 14 .

Исследователь подошел к летописи как литературовед, заметив в ней многое, на что не обращал внимания А. А. Шахматов. Однако в своей работе Д. С. Лихачев исходил из шахматовской методики и четко дифференцировал степень доказанности различных его построений. Восстанавливая древнейшее русское летописание, Шахматов шел от «Повести временных лет» и Новгородской I летописи. Его гипотеза о Начальном своде конца XI в., убедительно разрешавшая вопрос о взаимоотношениях между этими памятниками, являлась, по словам Д. С. Лихачева, «краеугольным камнем всех дальнейших изысканий Шахматова в области восстановления сводов, предшествовавших Повести временных лет» 15 . Иной характер носили построения Шахматова, относящиеся к более «глубоким» слоям первоначального летописания, в частности к гипотетическому Древнейшему своду начала XI в. и Новгородскому середины XI в. «В этой последней части работы А. А. Шахматова, — там, где он поневоле должен был решать все вопросы, — даже и те, на которые было почти невозможно ответить, — выводы его носили только предположительный и недостаточно обоснованный характер», — писал Д. С. Лихачев 16 . Предположению А. А. Шахматова о Древнейшем своде как основе киевского летописания Д. С. Лихачев противопоставил другое: в основе летописания лежал еще нелетописный памятник «Сказание о первоначальном распространении христианства» 40-х годов XI в.

13 См.: История СССР, 1967, № 2, с. 235.
14 Ср.: Лихачев Д. С. 1) Новгородские летописные своды XII в. (Автореферат). — НОЛЯ, 1944, т. III, вып. 2—3, с. 98—106; 2) «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. — ИЗ, 1948, т. 25 с. 240—265. Докторская диссертация Д. С. Лихачева издана лишь частично в кн.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.—Л., 1947.
15 Лихачев Д. С. Шахматов как исследователь русского летописания. — В кн.: А. А. Шахматов. 1864—1920. Сб. статей и материалов. М.—Л., 1947, с. 272.
16 Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.—Л., 1947, с. 43.

Согласно построению ученого, новгородские известия Начального свода и «Повести временных лет» основывались не на письменных, а на устных источниках; самостоятельное летописание в Новгороде (использовавшее Начальный свод) началось в XII в.

Монография «Русские летописи и их культурно-историческое значение» не исчерпала интереса ученого к истории летописания. В 1950 г. он подготовил научное издание «Повести временных лет», а в последние годы неоднократно обращался в своих трудах к летописям как литературным памятникам и историческим источникам. Изучение русского летописания дало исследователю богатый опыт, значительно облегчивший ему работу по созданию монографического исследования «Текстология. На материале русской литературы X—XVII вв.» (М.—Л., 1962), одного из важнейших теоретических трудов ученого.

Термин «текстология» появился в русском научном языке уже в начале XX в., однако под текстологией, или «критикой текста» (по определению науки XIX в.), понимали прежде всего прикладную дисциплину, совокупность приемов, необходимых для подготовки памятника к научному изданию. Этот взгляд характерен даже для такого классического труда, как лекции по методологии русской литературы В. Н. Перетца. От характеристики теоретических методов в литературоведении В. Н. Перетц переходил к источникам и их изданию и уже в связи с эдиционными проблемами касался критики текста. Такая же точка зрения обнаруживается и во многих более новых работах по текстологии. В коллективном труде «Основы текстологии» (М., 1962) в центре внимания также подготовка издания текста, правила этой подготовки. По-иному подходит к предмету исследования Д. С. Лихачев. Для него текстология — «не прикладная дисциплина, ставящая своей целью правильное издание текста, а самостоятельная наука, изучающая историю текста произведений» 17 . Именно в этом основной научный пафос его книги. Текстология преследует цель «изучить историю текста памятника на всех этапах его существования — в руках у автора и в руках его переписчиков, редакторов, компиляторов, т. е. на всем его протяжении, пока только изменялся текст памятников» 18 .

Чем же вызывались изменения текста памятников? В старой текстологической науке было широко распространено представление о таких изменениях, как следствиях «порчи» текста, как о системе накопляемых ошибок. Для того чтобы восстановить текст памятника, исследователи считали необходимым разобраться в происхождении этих ошибок, обнаружить их источник и, установив первоначальный («очищенный») текст, издавать его. Но уже исследования крупнейших источниковедов и текстологов прошлого показали, какую важную роль играли сознательные изме-

17 Лихачев Д. С. Текстология, с. 538.
18 Там же, с. 23.

нения в истории текста памятников, как часто переписчики не просто следовали своим оригиналам, а дополняли их, сверяли с другими версиями, создавая сложные компиляции и контаминированные редакции. Чтобы понять текст, чтобы восстановить его первоначальный и последующие виды, нужно изучить его историю на всем протяжении и во всех опосредствованиях.

Важную роль в определении научных взглядов Д. С. Лихачева сыграл, как уже отмечалось, А. А. Шахматов. Именно он в результате сравнительно-исторического исследования летописных сводов XI—XVI вв. пришел к выводу о «политических страстях и мирских интересах» как о главной предпосылке изменения летописных текстов. Но Шахматов не дал теоретического обоснования своих научных принципов: он пришел к ним в ходе своей богатейшей исследовательской практики 19 . Осмысление опыта современной текстологии, основанное главным образом на материале средневековой литературы (и весьма важное для литературы нового времени), было осуществлено Д. С. Лихачевым.

Во введении и заключении к «Текстологии» отмечается, что книга «должна способствовать кристаллизации текстологии как самостоятельной, а не «вспомогательной» науки» 20 . Это очень ответственная и отнюдь не общепринятая мысль. Более того, она решительно противоречит традиционным представлениям, разделяемым не только читателями, но и некоторыми специалистами. Об этом свидетельствуют споры, возникшие вокруг этой книги. Рассуждая об определении текстологии, о ее отношении к исторической науке и различным разделам истории литературы, оппоненты по существу не коснулись приведенной выше важнейшей мысли о научной самостоятельности текстологии 21 . Вопрос заключается не в том, по какому ведомству числить текстологию, а в допустимости или недопустимости самого противопоставления «вспомогательных» и «основных» наук. «Это разделение наук на вспомогательные и основные должно быть признано совершенно устаревшим. . . Нельзя строить обобщения, не исходя непосредственно из источников», — замечал Д. С. Лихачев в статье об А. А. Шахматове 22 .

Проблема, здесь поставленная, связана с одним из основных вопросов развития научного знания в целом. «Предшественники Шахматова, выбирая в подлинных текстах так называемые „лучшие чтения“, создавали на основе этих произвольно выбранных чтений „сводные тексты“ или реконструкции, своеобразные мо-

19 См. об этом в статье: Лихачев Д. С. Шахматов-текстолог. — ИОЛЯ, 1964, т. XXIII, вып. 6, с. 483.
20 Лихачев Д. С. Текстология, с. 3.
21 См., напр.: История СССР, 1966, № 4, с. 83—85; 1967, № 2, с. 230—235. Споры вызвал также вопрос о применимости методов, разработанных на материале древнерусских литературных памятников, к литературе нового времени (ср.: «Русская литература», 1965, № 1 и 3).
22 Лихачев Д. С. Шахматов-текстолог, с. 486.

заики. . . подтягивали материал под заранее созданные концепции», — писал Д. С. Лихачев 23 . Такое «потребительское отношение» к текстологии сочеталось с аналогичным потребительством в историческом источниковедении, где создавались такие же «мозаики» из произвольно подобранных «свидетельств». Когда на заре развития советской науки видный историк (и близкий последователь А. А. Шахматова) А. Е. Пресняков выступил за «восстановление прав источника и факта» в исследованиях о Древней Руси, это был прежде всего призыв к объективности научного знания. К сожалению, однако, представления об источниковедении и текстологии как о «мелочеведении», существующем на потребу синтетическим построениям и произвольном по своим выводам, все еще бытуют в нашей науке. «Мы должны бороться за объективность выводов и объективность интерпретации исторических источников, против „подтягивания“ источников к желательным выводам», — писал в связи с этим Д. С. Лихачев в полемической статье, вышедшей в свет в связи с его «Текстологией» 24 . Текстология, как и источниковедение, — суверенные науки, выводы которых, если они достаточно обоснованы, обязательны для тех теоретических наук, эмпирической основой которых они служат, — такова важнейшая идея, которую он отстаивает в своих работах.

Но если изучение истории текста — объективная наука, то каковы же основные пути и средства этого изучения? Не предвидится ли возможность формализации этой науки — применения к ней современных математических методов? В тех случаях, когда движение текста вызывается накоплением случайных изменений и «общих ошибок», количественные методы могут быть применены и уже применяются в текстологии. Но изучение памятников большого масштаба и общественного значения (например, летописей) обнаруживает, как мы уже знаем, что главной причиной движения текстов были сознательные изменения. «Исследователь текста во всех случаях должен искать сознательные причины изменения текста и только в случае невозможности более или менее достоверно объяснить изменения текста намерениями переписчиков и переделывателей, останавливаться на объяснениях, допускающих простую его порчу», — пишет Д. С. Лихачев 25 . Это не значит, конечно, что всякое изменение текста a priori должно рассматриваться как сознательное: в истории древнерусских памятников постоянно встречаются примеры того, как случайная ошибка писца, не замеченная его преемниками, «увековечивалась» в последующих списках. Но для изучения истории текста такие изменения далеко не всегда показательны — в частности потому, что явная описка легко могла быть замечена и

23 Лихачев Д. С. Шахматов-текстолог, с. 481.
24 См.: История СССР, 1967, № 2, с. 234.
25 Лихачев Д. С. Текстология, с. 365.

исправлена на последующих стадиях (особенно в тех случаях, когда текст имел важное значение и не просто переписывался, а сопоставлялся и сводился с параллельными текстами). Применить к текстологии количественные методы трудно именно из-за того, что не всякое изменение текста может рассматриваться как равнозначная единица. «Доказательную силу может иметь только анализ целой группы разночтений при обязательной проверке «от обратного», т. е. исследователь должен доказать невозможность обратного предположения», — пишет Д. С. Лихачев 26 . Такие «необратимые» соотношения текстов 27 имеют важнейшее значение. Не менее важен принцип комплексного их изучения. Как и принцип примата сознательных изменений, принцип комплексности оказывается особенно необходимым при изучении летописей: наблюдения над соотношениями нескольких летописных списков имеют доказательное значение только в том случае, если они укладываются в общую схему соотношений между сводами и не противоречат этой схеме. Но средневековая письменность знала не только летописные своды: целыми комплексами переписывались и многие другие памятники — жития, полемические слова и послания, повести и т. д. При исследовании истории текста важнейшее значение имеет изучение его окружения в рукописной традиции — того, что Д. С. Лихачев назвал «конвоем», постоянно сопровождающим исследуемый текст при его переписке 28 .

Смотрите так же:  Памятники культуры наследия татарстана

Изучение истории текстов и их генеалогии предопределяет в построении Д. С. Лихачева принципы их издания. «Лучший» список, избираемый как основа издания, — это не самый древний, полный или «исправный», а наиболее близкий «тому этапу истории текста памятника (авторскому тексту, отдельной редакции, изводу и т. д.), о котором текстолог считает нужным дать в своей публикации представление читателю» 29 . Историей текста, местом в генеалогической стемме определяется и выделение классификационных единиц при распределении списков — редакций, изводов, видов.

26 Там же, с. 177.
27 См.: там же, с. 227.
28 Лихачев Д. С.: 1) Текстология, с. 232—248; 2) Понятие «конвоя» в текстологических исследованиях памятников древнерусской литературы. — В кн.: Древний мир. Сб. статей академику В. В. Струве. М., 1962, с. 646—650. Д. С. Лихачев отмечал, что «анализ разночтений может контролироваться анализом содержания сборников, и наоборот» («Текстология», с. 240). В более поздней статье он специально возражал против преувеличения значения «конвоя» за счет остальных элементов текстологического исследования: «Изучение „конвоя“ может дать прочные результаты, если устанавливаются соответствия между историей текста изучаемого произведения и историей текста тех произведений, которые входят в конвой. „Конвоем“ же может быть признано только постоянное сопровождение произведения» ( Лихачев Д. С. Курбский и Грозный — были ли они писателями? — Русская литература, 1972, № 4, с. 204).
28 Лихачев Д. С. Текстология, с. 494.

Рождавшаяся в ходе оживленной археографической деятельности, осуществлявшейся в первую очередь в Секторе древнерусской литературы Пушкинского Дома, «Текстология» стала подлинной научной программой для всех исследователей Древней Руси.

Русская медиевистика — неотъемлемая часть русской гуманитарной культуры. В успехах или промахах медиевистики в конечном счете отражаются общие тенденции культурной эволюции. Но медиевистика обладает также известной автономией. У нее, как у любой отрасли научного знания, есть своя история.

В последнее время медиевистика развивается чрезвычайно быстро, компенсируя отставание некоторых других гуманитарных дисциплин. Это быстрое развитие, очевидно, отвечает некоей общественной потребности. Читательский спрос на книги о Древней Руси очень велик. Он растет год от года, и книжный рынок за ним не поспевает, несмотря на то что тиражи работ по русскому средневековью, даже сугубо специальных, в последнее время заметно увеличились. Отнести это явление на счет прихотей «культурной моды» вряд ли разумно, хотя бы потому, что мода не может оставаться неизменной сколько-нибудь долгий срок. Моде вообще противопоказана устойчивость. По-видимому, произошел какой-то принципиальный сдвиг в отношении читателя к древнерусскому наследию. Объяснение этого сдвига надлежит искать в сфере самой медиевистики.

Полтора века назад русская интеллигенция считала, что феодальная Русь не создала художественных ценностей, соизмеримых с ценностями феодальной Европы. В статье с характерным заглавием «О ничтожестве литературы русской» (1834) Пушкин писал: «Европа наводнена была неимоверным множеством поэм, легенд, сатир, романсов, мистерий и проч.; но старинные наши архивы и вивлиофики, кроме летописей, не представляют почти никакой пищи любопытству изыскателей. . . Слово о Полку Игореве возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности» 30 .

Приговор, вынесенный Пушкиным, не в последнюю очередь зависел от тогдашнего уровня медиевистики, которая делала лишь первые шаги на пути «воскрешения» допетровской словесности. Пушкин не знал и не мог знать блестящей орнаментальной прозы древнекиевского периода, «Слова о погибели Русской земли» и «Повести о Горе-Злочастии», сочинений гениального Аввакума и т. д. Все это еще предстояло открыть. Эпоха открытий продолжается и по сию пору. И учителя Д. С. Лихачева, и он сам, и его ученики ввели в научный оборот немало новых текстов, новых

30 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. XI. М.—Л., 1949, с. 268.

авторов и даже неизвестные литературные школы. Однако дело «воскрешения» старинной письменности далеко еще не завершено; понадобятся усилия не одного поколения ученых, чтобы довести его до конца. «Чтобы дать представление о том, как плохо и как недостаточно издано литературное наследие Древней Руси, — писал Д. С. Лихачев в 1970 г., — напомню хотя бы, что до сих пор не изданы ее самые крупные произведения: Великие Четьи Минеи митрополита Макария, Пролог, Еллинский и Римский летописец, Измарагд. . . Не изданы такие значительные памятники переводной литературы, как Хроника Манассии или Диоптра. Не создано полных собраний сочинений Аввакума, Максима Грека, Симеона Полоцкого. . . Древнерусское рукописное книжное наследие — одно из самых богатых и одно из самых неизученных». 31

Публикация как таковая, даже с хорошим комментарием и переводом на современный русский язык, еще не делает древний текст доступным каждому: человек XX в. не сразу разглядит в этом тексте то, что видели в нем автор и современники. Временная дистанция есть одновременно и эстетическая. Сам читатель, как правило, эстетическую дистанцию преодолеть не в силах. Это — научная задача из области исторической поэтики, где Д. С. Лихачеву удалось сделать принципиально важные открытия. В результате произведения, созданные столетия тому назад, «заговорили» на языке, понятном читателю наших дней.

На проблемах исторической поэтики Д. С. Лихачев сосредоточился главным образом с начала 50-х годов. В 1958 г. вышла первая итоговая монография «Человек в литературе Древней Руси» (цитаты даются по второму изданию 1970 г.; страницы указываются в тексте в скобках).

Композиция этой книги своеобразна: книга и начинается с литературы XVII в., и заканчивается этой переходной эпохой. Внутри такой «рамки» в хронологическом порядке рассмотрен материал XI—XVI вв. Цель построения ясна: Д. С. Лихачев с самого начала стремился выделить проблему эстетической дистанции.

В первой главе он обратил внимание на одну примечательную черту русской историографии, присущую как «Истории» Н. М. Карамзина, так и «Истории» В. О. Ключевского: «Сильные характеры и яркие характеристики этих сильных характеров возникают в изложении ее только с XVI в.» (с. 6). Н. М. Карамзин сетовал на то, что он до Ивана Грозного «хитрил и мудрил, выпутываясь из трудностей», что в источниках он не находил материала для изображения «характера древних наших героев». 32 В. О. Ключевский, основываясь на тех же источниках, высказал мысль об особом, «фамильном типе» московских великих князей, которые,

31 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970, с. 159.
32 См.: Погодин М. П. Н. М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Т. II. М., 1866, с. 87, 119.

по мнению историка, были «как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий». 33 Только с эпохи Грозного, в особенности же со Смутного времени, русская история как бы внезапно выдвигает множество ярких фигур — царей и самозванцев, бунтовщиков, раскольников и патриархов, военачальников и писателей.

Д. С. Лихачев неопровержимо доказал, что такой перелом — прежде всего перелом в эстетике. «Начало XVII в. было временем, когда человеческий характер был впервые „открыт“ для исторических писателей, предстал перед ними как нечто сложное и противоречивое. До XVII в. проблема „характера“ вообще не стояла в повествовательной литературе» (с. 7—8). Следовательно, дело не в пресловутом «фамильном типе», а в интерпретации источника, точнее говоря, — в специфике изображения людей в древнерусской литературе. Задача состоит в том, чтобы исследовать эту специфику.

Прагматическая медиевистика обычно ограничивалась историей памятников. Эта традиционная методическая установка создала на долгое время устойчивый миф о косности русской средневековой письменности, которая если и развивалась, то только количественно, за счет умножения текстов (летописцы постоянно фиксировали исторические события, создавали новые летописные своды; канонизация святых заставляла агиографов писать их жития, и т. п.). «Человек в литературе Древней Руси» — шаг от истории памятников к истории стилей. Это первая в науке история стилей древнерусской литературы за семь веков ее существования.

Вернувшись к эпохе христианизации Руси, Д. С. Лихачев обосновал стилевое единство искусства XI—XIII вв.: «Литературные портреты князей выступают перед нами как бы высеченными из камня, подобно каменным барельефам владимиро-суздальских соборов: с той же мерой обобщения и с тем же минимумом жизненно наблюденных деталей» (с. 35). Это — искусство «монументального историзма», которое не интересуется духовной жизнью и вообще индивидуальностью персонажа, но изображает его в церемониальных, «геральдических» положениях. Неспособное показать частного человека («народ составляет неизменный и безличный фон, на котором с наибольшей яркостью выступает фигура князя», с. 39), это искусство способно в монументальных формах воплотить рыцарские идеалы чести, славы, бесстрашия, щедрости.

Очерчивая эволюцию стилей, ученый последовательно анализирует экспрессивно-эмоциональный стиль конца XIV—XV в., «психологическую умиротворенность» XV в., которая проявилась и в живописи (Андрей Рублев), и в словесности, затем «идеализи-

33 Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. II. М.—Пг., 1923, с. 59.

рующий биографизм XVI в.» (в книге «Развитие русской литературы X—XVII веков» этот стиль получил иную дефиницию — здесь он назван «вторым монументализмом»). В последних главах автор снова вернулся к XVII в. В это «бунташное» время в России не было и не могло быть монокультуры. Тогда формировались противоборствовали различные художественные школы. В процессе борьбы, которая часто переходила во внелитературные формы, они пытались «осознать себя» эстетически, выдвигали программы и манифесты. В связи с этим именно XVII столетием Д. С. Лихачев датирует зарождение литературных направлений в современном значении этого термина.

Древнерусская литература рассматривалась в этой книге как постоянно обновляющийся организм. Автор не навязывал жестких схем, он стимулировал новые исследования в области исторической эстетики. Методологически важными были указания на «нетрафаретные положения» в рамках того или иного стиля, на сосуществование различных стилей в одну эпоху (таковы «христианский психологизм» и отзвуки эпического стиля в литературе XI—XIII вв.). Книга не «закрывала» проблему истории стилей; напротив, она ее открывала.

Насколько благодарной и плодотворной может быть дальнейшая работа в этой области, показала «Поэтика древнерусской литературы», вышедшая в свет в 1967 г. 34 Исследование начинается с рассмотрения нескольких устоявшихся положений, которые считались аксиомами.

Прежде всего это касается «национальной замкнутости» Древней Руси. Насколько живучей была мысль о «национальной замкнутости», можно судить хотя бы по тому, что ее разделяли и славянофилы, и западники, и Хомяков, и Чаадаев (в оценках, разумеется, они не сходились). В работе отмечается, что древнерусская культура не пребывала в изоляции. «В пределах до XVII в. мы можем говорить о совершенно обратном — об отсутствии в ней четких национальных границ. Мы можем с полным основанием говорить об общности развития литератур восточных и южных славян. Существовали единая литература, единая письменность и единый литературный (церковнославянский) язык у восточных славян (русских, украинцев и белорусов), у болгар, у сербов, у румын. Основной фонд церковнолитературных памятников был общим» (с. 6). В монографии «Развитие русской литературы X—XVII веков» этот общий основной фонд определен как «литература-посредница».

Итак, вопрос об «европеизации» России предстал в ином, неожиданном освещении. Русь никогда не боялась «европеизации» как таковой, но меняла ориентацию. Сначала это была ориента-

34 За эту книгу автору была присуждена Государственная премия СССР 1969 г. Все цитаты даются по 2-му изданию ( Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Изд. 2-е, доп. Л., 1971), страницы указываются в тексте в скобках.

ция на единоверных южных славян и на Византию, которая, кстати говоря, и географически, и по культуре была европейской страной. Затем, в XVII в., русская культура ориентировалась на Польшу (именно Польша познакомила нас с барочным искусством), при Петре I — на Голландию и Англию, потом, со второй трети XVIII в., — на Францию. С момента возникновения письменности Россия была «европеизированной» страной, она восприняла мощный слой европейских текстов, а со временем и сама стала снабжать литературными памятниками Юго-Восточную Европу.

Другое считавшееся аксиомой положение — так называемое «евразийство» русской культуры. Оно «возникло под гипнозом географического положения России между Азией и Европой» (с. 10). Критикуя «евразийство», автор оперирует вполне конкретными и потому убедительными наблюдениями над составом древнерусской книжности. Показательно, в частности, что в Древней Руси практически не переводили с азиатских языков. Парадокс состоит в том, что восточные сюжеты («Варлаам и Иоасаф», «Стефанит и Ихнилат», «История семи мудрецов») попадали на Русь через ее западные границы, в европейских редакциях. «Отсутствие литературных связей с Азией является поражающей особенностью древнерусской литературы. . . Это несомненно находится в связи с особой сопротивляемостью Древней Руси по отношению к Азии» (с. 12). Контакты с Востоком (опять-таки не прямые) усилились как раз в XVIII в., когда Россия, осваивавшая культурное наследие Европы, нашла в нем множество ориентальных мотивов.

Дискуссии по поводу «национальной замкнутости» или «евразийства» строились, в сущности, на декларациях, в них было гораздо больше фраз, чем мыслей и аргументов. Эти дискуссии явно мешали серьезному и непредвзятому исследованию специфики древнерусской литературы, — предмета «Поэтики» Д. С. Лихачева.

Одна из самых трудных проблем медиевистики — проблема средневековых жанров. По ней нет капитальных прагматических работ. Д. С. Лихачеву, целью которого было создание теории жанров, пришлось заняться и предварительными историко-литературными разысканиями. В главах о жанровой системе незримо присутствует громадный историко-литературный материал, хотя «строительные леса» и убраны из этого раздела.

Жанры древнерусской литературы были подчинены практическим, деловым потребностям, непосредственно зависели от древнерусского «чина», от церковного и мирского быта. «Слова» произносились в храмах по известным заранее поводам. Жития святых, в кратком (проложном) или пространном (минейном) вариантах, также были приурочены к богослужению и монастырскому обиходу. Показателен, например, такой факт: почти все дошедшие до нашего времени пергаменные евангелия, включая Остромирово, — это евангелия-апракос, в которых евангельские фрагменты «привязаны» к православному календарю. Сохранились лишь

единицы пергаменных евангелий-тетр, с полным и связным текстом, предназначенным для индивидуального чтения. Отнюдь не случайно полный перевод Библии был выполнен на Руси только в конце XV в. (!), в литературном кружке новгородского архиепископа Геннадия. Прежде Ветхий Завет разбивался применительно к церковным потребностям в паримейниках и палеях. В прямой зависимости от деловых потребностей находились и многие светские жанры: так, например, летопись выполняла определенные историко-юридические функции.

Зная эти факты, легко и заманчиво построить самоочевидный силлогизм, заключение которого будет говорить о том, что средневековая Русь культивировала только письменность и не знала изящной литературы. «Положение. . ., однако, в действительности гораздо сложнее, — пишет Д. С. Лихачев. — Оно почти парадоксально. Несмотря на преобладание внелитературных факторов жанрообразования, специфически литературный характер жанров сказывается очень сильно. . . В отличие от литературы нового времени в Древней Руси жанр определял собой образ автора» (с. 58—59). В древнерусской литературе коллективное, «соборное» начало преобладало над индивидуальным (то же находим и в фольклоре). Писатель как бы приспосабливался к жанру, отчего не могло быть и речи о едином «образе автора» в проповеди, житии, летописи, исторической повести, принадлежавшим перу одного человека. Именно жанр, выполнявший внелитературную, практическую функцию, определял литературную манеру.

Своеобразный коррелят теории жанров — теория литературного этикета. Согласно Д. С. Лихачеву, литературный этикет слагается: «1) из представлений о том, как должен был совершаться тот или иной ход событий; 2) из представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению; и 3) из представлений о том, какими словами должен описывать писатель совершающееся. Перед нами, следовательно, этикет миропорядка, этикет поведения и этикет словесный» (с. 108).

Не нужно думать, что этикет равнозначен штампу. Это не простая замена слов. Средневековый писатель подчинялся требованиям литературного этикета не потому, что был бездарен, что ему легче было использовать готовые формулы, нежели изобретать новые. Дело в том, что средневековая культура не приветствовала Новизны и не очень ею интересовалась. Читатель не требовал эффекта неожиданности. Напротив, он ожидал традиционного приема — это был своего рода сигнал, вызывавший определенный эмоциональный рефлекс, определенное настроение. По этому сигналу начиналось некое действо — торжественное или скорбное, но обязательно парадное. «Писатель средневековья не столько изображает жизнь, сколько преображает и «наряжает» ее, делает ее парадной, праздничной. Писатель — церемониймейстер» (с. 111). К участию в этой церемонии и приглашается читатель, которому необходимо заранее знать, как она будет развертываться.

Из краткого пересказа теории жанров и теории этикета может сложиться впечатление, что «Поэтика» написана в синхроническом плане. Однако это не так. Синхрония здесь всегда дополняется диахронией, за эстетическим «срезом» определенной эпохи следует анализ культурной динамики. Динамический аспект особенно ярко отразился в разделах, посвященных художественному времени.

Начав с «замкнутого» художественного времени фольклора, тесно связанного с исполнительским временем, исследователь последовательно рассматривает проблему на литературном материале русского средневековья, а затем выходит за его рамки, характеризуя «летописное время» у Достоевского и Салтыкова-Щедрина и «нравоописательное время» у Гончарова. Общая посылка всех этих разделов — мысль о «борьбе» художественного времени с реальным временем, об эмансипации искусства от реального времени. Д. С. Лихачеву удалось определить тот момент эволюции русской культуры, когда произошла эта эмансипация. Он относит этот момент к последней трети XVII в., к эпохе возникновения придворного театра в Москве. Театральное «настоящее время» — «это настоящее время представления, совершающегося перед глазами зрителей. Это воскрешение времени вместе с событиями и действующими лицами, и при этом такое воскрешение, когда зрители должны забыть, что перед ними прошлое. Это создание подлинной иллюзии настоящего, при которой актер сливается с представляемым им лицом так же, как сливается изображаемое на театре время с временем находящихся в зрительном зале зрителей. . . Театр не мог появиться раньше, чем появились в литературе возможности для создания произведений с этим «вторым», эмансипированным временем» (с. 328). Эта очень глубокая и еще не оцененная по достоинству мысль — одна из многих глубоких мыслей и концепций, рассеянных на страницах «Поэтики».

По хронологическому принципу написана книга Д. С. Лихачева «Развитие русской литературы X—XVII веков». Это — не «история литературы» традиционного, описательного типа. Во введении автор пишет, что он стремился дать здесь «некоторые обобщения для построения будущей теоретической истории русской литературы X—XVII вв.» (с. 3). Нам кажется, что и в этой книге, и в ряде других трудов Д. С. Лихачева эта «теоретическая история» в значительной мере уже построена.

Эстетическим концепциям ученого присуща своеобразная красота. Вообще в науке есть своя красота, и она сродни красоте искусства: и ученый, и художник предлагают некую загадку, видят то, чего никто не видел раньше. Но между ученым и художником есть и принципиальная разница. Искусство исходит из постулата: «Так могло быть». Наука исповедует другой принцип: «Иначе быть не могло». Красота научных построений поверяется временем. История филологии доказывает, что толкование (или разгадка) никогда не бывает абсолютным и ревизуется каждым

новым поколением. Но проблема (или загадка), раньше никем не сформулированная, остается в научном фонде навсегда.

В книге «Развитие русской литературы X—XVII веков» Д. С. Лихачев пишет: «История культуры есть не только история изменений, но и история накопления ценностей, остающихся живыми и действенными элементами культуры в последующем развитии. . . Поэзия Пушкина — это не только явление той эпохи, в которую она создавалась, завершение прошлого, но и явление нашего времени, нашей культуры. То же мы можем сказать и о всех произведениях древней русской литературы — в той мере, в какой они читаются и участвуют в культурной жизни современности» (с. 5). «История накопления ценностей» — не стихийный процесс. Это рукотворная история. Чтобы иметь право называть литературное наследие Древней Руси «великим наследием», потребовались усилия многих ученых. Среди них одно из первых мест принадлежит Д. С. Лихачеву, которому в 1976 г. исполняется 70 лет.

Related Post

Памятник роналдиньо

«Надеюсь, выиграет Бразилия». Роналдиньо о ЧМ-2019 и сильнейших соперниках Роналдо де Ассис Морейра рассказал «АиФ-Юг» о том, кто, по его мнению, круче в современном футболе и дал прогноз на предстоящий

Площадь александра невского памятник

Памятник Александру Невскому в Санкт-Петербурге Адрес памятника Александру Невскому: г. Санкт-Петербург, площадь Александра Невского Дата открытия: 9 мая 2002 год Скульптор: Козенюк В. Г Материал: фигура — бронза, постамент –

Памятник самолета в казани

Самолет Ту-144 «переехал» к зданию КНИТУ-КАИ на Четаева Фото: Рамиль Гали (Казань, 15 апреля, «Татар-информ», Надежда Гордеева). Основную часть самолета Ту-144 сегодня ночью перевезли из Авиастроительного района Казани на территорию