Картинки ушла в монастырь

— В монастыре я почувствовала всю полноту жизни и гармонию. Когда выезжаешь отсюда в город, все кажется каким-то пустым и безжизненным. В монастыре — настоящая жизнь, здесь люди начинают по-настоящему раскрываться, в том числе через послушание.

Выслушав исключительно восторженные отзывы о жизни в монастыре, нам стало интересно: а бывают ли случаи, когда сестры меняют свое решение уже на последнем этапе — после пострига в монахини? Оказывается, да. Здесь говорят, что более страшного греха нельзя себе представить.

Монахиня Афанасия, благочинная монастыря:

— У нас была монахиня, которая ушла из монастыря в мир. Потом, видимо, раскаялась и снова вернулась к Богу, правда, уже в другую обитель. Спустя время она опять присоединилась к нам. Произошел какой-то внутренний процесс. И хотя это большой грех, Бог всех прощает.

Уйти в монастырь: истории женщин, которые так поступили

Что заставляет россиянок становиться монашками

15.05.2019 в 16:49, просмотров: 181636

Сегодня мы на волне патриотизма становимся все более набожными — по крайней мере, внешне. А что у нас с женским монашеством — нашим отношением к нему и его к нам? Кто и почему становится монахинями? Есть ли у Бога испытательный срок, а то вдруг желание пройдет? И можно ли вернуться в мир, если оно прошло?

При СССР толковый словарь толковал монашество как зародившуюся при самодержавии «форму пассивного протеста против бесчеловечных условий жизни, как жест отчаяния и неверия в возможность изменить эти условия». Тогда при слове «монахиня» представлялась разве что пожилая бабуля, так и не избавившаяся от предрассудков прошлого. Сегодня же те, кто отправляются в монастырь, выглядят совсем иначе.

Например, романтические барышни, «книжные» девушки, почерпнувшие свои представления о монастырях из романов и фильмов. Москвичка Лариса Гарина в 2006 году соблюдала послушание в испанском монастыре босоногих кармелиток (одном из самых строгих, с обетом молчания), готовилась к принятию обета и уверяла, что в эти стены ее привела только любовь к Богу. «Это неделю без секса тяжело, — уверяла Лариса, — а всю жизнь — нормально!» Сегодня Лариса счастлива, замужем, мать двоих детей. Юность на то и юность, чтобы ставить эксперименты.

Значительный контингент представляют собой девушки с проблемами, изначально попадающие в монастырь лишь на время. 25-летняя Алина 7 лет назад, в свои 18 пристрастилась к наркотикам. «Родители отправили меня в монастырь на 9 месяцев, — вспоминает она. — Это специальный монастырь, там таких, как я, было 15 послушниц. Тяжело было — вставать до рассвета к заутрене, целый день молиться и в огороде ковыряться, спать жестко. Некоторые сбежать пытались, ходили в поле какую-нибудь траву найти, чтобы хоть чем-то «убиться». Через какое-то время организм, видимо, очищается. А еще чуть позже наступает просветление. Я хорошо помню это состояние: как пелена с глаз падает! Я полностью пришла в себя, пересмотрела свою жизнь — и родители меня забрали».

— Монастырь — это еще и своего рода реабилитационный центр для людей «заблудших»: пьющих, бездомных, — подтверждает слова Алины духовник Богороднично-Албазинского Свято-Никольского женского монастыря отец Павел. — Заблудшие живут и работают в монастыре и пробуют начать нормальную жизнь.

Среди уходивших в монастыри немало и известных людей. Например, младшая сестра актрисы Марии Шукшиной Ольга, дочь Лидии и Василия Шукшиных. Сначала Ольга пошла по стопам родителей и снялась в нескольких кинофильмах, но вскоре поняла, что в этой среде ей некомфортно. Смысл жизни молодая женщина нашла в Боге, жила при православном монастыре в Ивановской области, где некоторое время воспитывался ее больной сын. Ольга несла «послушание» — помимо молитв пекла хлеб и помогала по монастырскому хозяйству.

В 1993 году оставила сцену и ушла в монастырь актриса Екатерина Васильева. В 1996 году актриса вернулась в мир и в кино и объяснила причину своего ухода: «Я лгала, пила, разводилась с мужьями, аборты делала…» Супруг Васильевой, драматург Михаил Рощин, после развода с которым она и покинула мир, уверял, что монастырь излечил его бывшую жену от алкогольной зависимости: «В каких только клиниках она не лечилась, ничего не помогало. Но встретила священника отца Владимира — и он помог ей вылечиться. Думаю, она искренне стала верующей, иначе бы ничего не получилось».

В 2008 году народная артистка России Любовь Стриженова (мать Александра Стриженова) поменяла мирскую жизнь на монастырскую, дождавшись, когда вырастут ее внуки. Стриженова ушла в Алатырский монастырь в Чувашии.

Знаменитая актриса Ирина Муравьева не скрывает своего желания скрыться в обители: «Что чаще всего приводит в храм? Болезни, страдания, душевные муки. Вот и меня к Богу привела скорбь и щемящая пустота внутри». Но духовник актрисы пока не разрешает ей покинуть сцену.

Отправляюсь в подворье Новоспасского мужского монастыря в ближнем Подмосковье, известный тем, что принимает послушниц, а также предоставляет приют женщинам — жертвам домашнего насилия. Притом что сам монастырь — мужской.

Сообщаю батюшке, что приехала посоветоваться насчет 20-летней племянницы Лизы — мол, хочет уйти в монастырь и никаких уговоров не слушает.

Батюшка, отец Владимир, успокаивает:

— Вы приводите ее. Взять не возьмем, но поговорим непременно. Наверняка безответная любовь была. Возраст располагает. Нельзя ей в монастырь! К Богу нельзя приходить от горя и отчаяния — неразделенная ли это любовь или еще что. В монастырь приходят только от осознанной любви к Богу. Вон у матушки Георгии спросите, она 15 лет назад в сестричество пришла, хотя все у нее было хорошо — и работа, и дом полная чаша.

Сестру, а ныне матушку, в монастыре названную в честь Святого Георгия, в миру звали по-другому. Несмотря на черные одеяния и отсутствие макияжа, выглядит она лет на 38-40.

— В 45 пришла, — лукаво улыбается матушка, — а сейчас мне 61-й год пошел.

То ли взгляд просветленный дает такой эффект, то ли лицо расслабленное, доброе. Интересуюсь, что же привело ее к Богу?

— Вот у вас цель в жизни есть? — отвечает матушка вопросом на вопрос. — И какая она?

— Ну, жить счастливо, любить детей и близких, пользу обществу приносить. — пытаюсь формулировать я.

Матушка Георгия кивает головой: «Хорошо, а зачем?»

И как я ни стараюсь подобрать к своим, вроде бы благородным, целям объяснение, все время встаю в тупик: действительно, а зачем? Получается, что вроде как и цели мои не высокие, а суетные. Мелкие хлопоты — все затем, чтобы жилось комфортно, чтобы ни совесть, ни нищета не тревожили.

— Вот пока цели своей земной жизни не осознаешь, в монастыре делать нечего, — резюмирует матушка Георгия, а отец Владимир одобрительно улыбается. — Я пришла, когда вдруг одним прекрасным утром поняла, для чего живу. И проснулась с четким пониманием, куда мне идти. Даже не пришла в монастырь, ноги сами принесли. Все бросила, не задумываясь.

— И неужели ни разу не пожалели?

— Это такое состояние, когда ты ясно видишь свой путь, — улыбается матушка. — В нем нет места сомнениям и сожалениям. А Лизу свою приводите, мы с ней поговорим, расскажем, что не надо ей от мирской суеты отказываться — рано еще. Идти в монастырь только из-за неприятностей в личной жизни не годится! Да и от юной плоти все равно будут искушения, не до молитвы ей будет. Но поговорить надо непременно: а то если упрямая, секта какая заманить может.

— Вы молодых вообще, что ли, не берете? А вот эти женщины кто? — указываю на группу женщин в черных одеяниях, работающих на приусадебном хозяйстве. Некоторые из них кажутся молодыми.

— Есть те, кто пострига ждет, — поясняет батюшка, — но они давно тут послушницами, уж проверили свою любовь к Господу. А вообще до 30 лет женщине обычно настоятель благословения не дает. Есть те, кто просто послушание несет, они всегда могут уйти. А есть те, кто от мужа-изверга сбежал, они вон там живут, некоторые с детишками, — батюшка указывает на отдельно стоящий бревенчатый дом. Мы каждую приютим, но, чтобы как-то жить, надо трудиться в монастырском хозяйстве.

— А есть такие, кого принципиально не берут в монашки?

— Противопоказания примерно такие же, как к вождению, — улыбается батюшка, указуя перстом на свое авто. — Эпилепсия, психические отклонения и нетрезвый ум.

Но от какого же такого счастья может потянуть в монастырь, если от горя и разочарований нельзя? Мои беседы с теми, кто лишь собирался в монастырь или побывал, но вернулся в мир, показывают, что от хорошей жизни такие мысли не приходят.

У москвички Елены попала в страшную аварию взрослая дочь. Пока за ее жизнь боролись в реанимации, она поклялась, что уйдет в монастырь, если девушка выживет. Но дочь спасти не удалось. Через год после трагедии Елена признается, что иногда ей кажется, что дочь умерла, чтобы избавить ее от монашества. Потому что Елена рада, что ей не пришлось исполнить свое обещание и отказаться от мирской жизни. Сейчас осиротевшая мать корит себя за то, что тогда не сформулировала свою мысль иначе: пусть дочь выживет — и мы будем вместе жить полной жизнью и наслаждаться ею.

32-летняя саратовчанка Елена признается, что год назад хотела уйти в монастырь, депрессию вызвали серьезные осложнения после операции. Сегодня Лена счастлива, что нашлись добрые люди, которые сумели ее отговорить:

— От этого шага меня удержал мой духовник, а еще родные, близкие, друзья и психологи. Батюшка мне попался хороший, он меня выслушал и сказал: у тебя семья — это самое главное! И посоветовал обратиться к православному психологу. Сегодня я понимаю, что мое желание уйти в монастырь было лишь попыткой убежать от реальности и не имело ничего общего с истинным желанием придти к Богу.

— Стремление девушек в монастырь — чаще всего попытка самореализации таким образом, — подтверждает Эллада Пакаленко, психолог с редкой «православной» специализацией. Она является одним из немногих специалистов, работающих именно с «монашеством» — теми, кто хочет уйти от мирской жизни, но сомневается. К Элладе приходят сами, иногда приводят родственники, которым не удается самостоятельно отговорить близких от такого шага. Именно Пакаленко помогла Лене из Саратова избежать монастырской кельи. Эллада знает, о чем говорит: она сама в 20 лет ушла в Донецкий монастырь послушницей.

— Вообще повальным бегством в монастыри всегда сопровождается экономический кризис, геноцид и перенаселенность, — утверждает Эллада. — Если обратиться к истории, видно, что массовые исходы мирян всегда происходят на фоне и как следствие больного социума. А массовый исход женщин — верный признак давления на них. Это происходит, когда женщины перестают справляться с поставленной перед ними задачей и хотят сбросить с себя груз ответственности, доверившись Богу. А у нас исстари девочек воспитывают с очень высокими требованиями: она должна быть и жена, и мать, и красавица, и образованная, и уметь детей прокормить. А мальчики вырастают безответственными, ощущая, что они сами по себе — счастье и подарок для любой женщины.

Православный психолог уверена: уход в монастырь замещает женщине нереализованную любовь:

— Как показывает практика, в монастырь идут девушки вовсе не из воцерковленных семей, а эмоционально закрытые, с низкой самооценкой и со слабой сексуальностью, полагая, что только в монастырских стенах они будут «поняты». Они не понимают, что это не выход и уж тем более никакое не благо Богу. Для усмирения плоти монастырь тоже не лучшее место: девушкам с нормальной сексуальностью, пытающимся ее таким образом подавить, в монастыре будет тяжко. В том смысле, что они не обретут там успокоения, которого ждут.

Пакаленко рассказывает, что посещала много монастырей, беседовала с послушницами и монахинями и может точно сказать, что приводит вчерашних беззаботных девчонок в кельи. Это плохие отношения с родителями, особенно с матерью, заниженная самооценка и перфекционизм.

— В одном монастыре я увидела таких монахинь, что Голливуд отдыхает! — вспоминает Эллада. — Высокие, стройные девушки модельной внешности. Оказалось, и правда — вчерашние модели, содержанки богатых людей. И такой вызов у них и в глазах, и в речах: «Мне здесь лучше!». Для молодых монастырь — это всегда убегание от проблем, от неудач. Попытка «смены координат» в собственной жизни, чтобы к ним относились иначе. Это не плохо, но это не про истинную веру, а про то, что у этих девушек нет другого инструментария, чтобы изменить свою жизнь — не унывать, работать, учиться, любить. Это про слабость и отсутствие воли к жизни, а вовсе не про любовь к Богу. Хорошие духовники таких отговаривают. А вот всякие секты, напротив, ищут и заманивают. Сектам всегда нужна свежая кровь из разочарованных, отчаявшихся, морально неустойчивых. И они всегда заманивают именно тем, что сулят избранность: «Мы особенные, мы другие, мы выше».

Эллада рассказывает о собственном пути в монастырские стены. Дело было в ее родном Донецке, ей было 20, она была статная и красивая девушка, пользовалась повышенным вниманием мужчин, за что в строгой семье ее постоянно упрекали. В какой-то момент ей захотелось паузы — внутренней тишины, чтобы познать себя. И она убежала в монастырь. С тех пор прошло 20 лет, и Эллада уверяет, что путь назад из монастыря есть. Хотя он, безусловно, нелегкий.

— Я знаю, что такое жить в монастыре послушницей, а потом понять, что это не твое, и уйти оттуда и вернуться в эти стены только в качестве специалиста — «отговаривателя» от монастыря. Сейчас мне 40, я учу людей верить в Бога и соблюдать его заповеди, а не отгораживать себя от внешнего мира просто потому, что нет сил получить то, что хочется, противостоять насилию, злу, боли.

Эллада вспоминает, что при монастыре кроме послушниц и монахинь жили и просто женщины с детьми, которым некуда было идти. У всех обитательниц монастырских стен были свои истории, но в постриг сразу не брали никого. Нужно было пробыть в обители от полугода и, если желание сохранялось, испросить благословения настоятельницы. В основном это были простые женщины, без особых запросов и образования.

Эксперт по православной этике и психологии Наталья Лясковская признает, что после наступления кризиса женщин, желающих удалиться от мира, стало больше. И выделяет 5 основных типажей «кандидаток в монашки».

1. На сегодняшний день чаще всего становятся монахинями воспитанницы монастырей. В России существует множество приютов, где находят защиту, заботу и уход девочки-сироты, потерявшие родителей, дети из неблагополучных семей. Эти девочки растут в женских монастырях под опекой сестер во Христе, которые не только заботятся о физическом здоровье своих воспитанниц, но и душевном — к детям относятся с той любовью, которой они были лишены. По окончании средней школы они могут выйти из стен монастыря, найти свое место в социуме, что нетрудно при обретенных навыках. Однако часто девушки остаются в родном монастыре на всю оставшуюся жизнь, принимают постриг и, в свою очередь, работают в приютах, домах престарелых, в больницах (по послушанию), в школах — а при монастырях есть и музыкальные, и художественные, и гончарные, и другие школы, не только общеобразовательные и церковно-приходские. Эти девушки не мыслят себе жизни без монастыря, вне монашества.

2. Вторая частая причина, по которой приходят в монастырь уже взрослые девушки и женщины, — большое несчастье, перенесенное в миру: потеря ребенка, смерть близких, измена мужа и т.п. Их принимают на послушание, если в течение долгого времени женщина все еще хочет стать монахиней и матушка-настоятельница видит: из нее получится монахиня, ее постригают. Но чаще всего такие женщины постепенно приходят в себя, обретают в монастыре душевные силы и возвращаются в мир.

3. К сожалению, есть и такая категория женщин, которая приходит в монастырь, чтобы «получше устроиться»: им кажется, что в монастыре «все даром» и жизнь медом намазана. Однако тяготы служб и послушания таких быстро отпугивают.

4. Есть еще одна категория женщин, над которыми все чаще берут опеку наши монастыри. Это женщины, не сумевшие встроиться в социальную модель общества или по каким-то причинам выброшенные на обочину жизни: например, потерявшие жилье по вине черных риелторов, изгнанные из дому детьми, пьющие, борющиеся с другими зависимостями. Они живут в монастыре, кормятся при нем, работают по силам, но монахини из них получаются крайне редко. Нужно пройти большой духовный путь, чтобы в таком человеке возгорелся монашеский дух.

5. Иногда встречаются экзотические причины: например, я знаю одну монахиню, которая пошла в монастырь (кроме искренней душевной расположенности к монашескому образу жизни) из-за уникальной библиотеки, которой располагала обитель, избранная ею. В одном из сибирских монастырей есть девушка-негритянка, она приехала в Россию специально для того, чтобы стать монахиней и «жить в тишине»: на ее родине ей приходилось жить в негритянском гетто, где день и ночь стоял ужасный шум. Девушка приняла святое крещение и вот уже четыре года как постриглась в монахини.

А отец Алексей Яндушев-Румянцев, префект по учебной и научной работе высшей католической духовной семинарии в Санкт-Петербурге, так объяснил мне истинное женское монашество:

«В избрании женщинами монашеского пути церковь видит особое благословение — как и всегда, когда ее чада посвящают себя молитве и духовному подвигу за мир и за все человечество, ибо в этом и есть любовь к ближнему. Сегодня, как и во все предыдущие эпохи, начиная с раннего Средневековья, среди людей, посвящавших всю свою жизнь служению Богу и молитве, большинство были женщины. Опыт нашей жизни говорит о том, что, будучи по природе деликатными и беззащитными, женщины на самом деле нередко являются более сильными и несравненно более самоотверженными личностями, нежели мужчины. Это сказывается и на их жизненном выборе».

Заголовок в газете: Богу не угодна: в монашки с горя не берут
Опубликован в газете «Московский комсомолец» №26810 от 16 мая 2019

Актеры, связавшие свою жизнь с религией

Ольга Гобзева — не единственная представительница мира искусств, сменившая сцену и экран на монашескую рясу. Кто и когда из актеров посвящал себя духовной жизни — в материале «РГ».

Умница и красавица из простой многодетной семьи из Рязанской области Ольга Гобзева с детства хотела стать актрисой, хотя ее родители, особенно папа, были очень набожными людьми. Выбрав ВГИК, девушка смогла поступить туда только со второй попытки.

Она училась у Бориса Бабочкина (легендарный Чапаев). Сниматься в кино стала рано, с первого курса института. Ее первая картина — «Эй, кто-нибудь!». Партнером Ольги был Владимир Ивашов. Актриса вспоминала, что Михаил Ромм очень хвалил картину и ее работу, чем и вдохновил на дальнейшие » подвиги».

Известные режиссеры — Марлен Хуциев, Лариса Шепитько — стали предлагать ей роли в своих картинах. Но вдруг из жизни — в полном расцвете молодости и таланта — стали уходить ее партнеры по актерскому цеху, многие из которых уже стали настоящими друзьями: не стало Олега Даля , Юрия Богатырева, Василия Шукшина.

» Меня потряс уход из жизни Изольды Извицкой, — рассказывала в 2009 году матушка Ольга в интервью «РГ».- Виновата водка? Нет, это уже следствие, причина в другом, гораздо глубже. В несоответствии человеческой души с реальной жизнью. Это примерно как залетевшая в комнату пчелка бьется в оконное стекло, так и эти люди страдали. Примеров масса: Инна Гулая, Гена Шпаликов. От водки сгорели — это очень по-обывательски, поверхностно.

Взять того же Гену Шпаликова, я его очень любила. Это была колоссальнейшая человеческая трагедия, его было так много. Внутри Гены была огромная глыба, которую он просто не смог реализовать. Он задыхался. Водка — это иллюзорный способ примириться с жизнью.

А вот Андрей Тарковский — он снимал все что хотел, его фильмы, которые он снял в России, — самое настоящее произведение киноискусства. А то, что делал за границей, все было не то. Мне кажется, Тарковский заболел раком только потому, что покинул Родину».

Серьезно задумалась Ольга Гобзева о том, чтобы уйти от мира , после следующего, рассказанного ею «РГ» эпизода:» Я играла главную роль в одном из спектаклей Театра киноактера — такой знойной испанки, мне очень нравилась эта роль, я с большим наслаждением ее играла. Помню, мой сын был тогда подростком и не пропускал ни одного спектакля. Святослав был главным моим критиком. Как-то в антракте, в кулисах, я окликнула сына, а он прошел мимо и не отреагировал. Через минуту режиссер мимо прошел, не сказав не слова. Странно, подумала я. Войдя в гримерку, подошла к зеркалу и ужаснулась: я увидела другого человека, другую женщину. Нос с горбинкой, другое лицо. На меня глядела испанка. А я рязанская. И только пошевелив пальцами, поняла, что перед зеркалом стою я. Помню то состояние ужаса, которое охватило меня тогда. Как в тот вечер доиграла спектакль — не помню. Это был последний спектакль в моей жизни. В тот вечер я с ужасом поняла, что впустила в себя другого человека.

Был еще момент в жизни: вышла из электрички и с сыном переходила железную дорогу, неожиданно выскочил поезд. Меня спасла доля секунды, состав по юбке чиркнул. До сих пор в глазах белое от ужаса лицо машиниста, я только по губам догадалась, что он в ту минуту говорил. Я тогда же задала себе два вопроса — почему и для чего Господь оставил нас живыми?»

Принять постриг Ольга окончательно решила после православной конференции в Воронеже в 1992 году. Там она встретила монахинь из женского монастыря в Иваново. «Мне было интересно, и я поехала, — рассказала матушка Ольга в интервью «РГ». — Первую неделю очень строго говела, все вытерпливала, причем легко. В один из дней я увидела владыку Амвросия — высокий, седой, с сияющим лицом. В то время он был архиепископом Ивановским и Кинешемским. Подошел ко мне и надел на мою одежду подрясник, покрыл черный платок и дал в руки четки. Я просто обмерла, это было для меня как чудо». Впрочем,

матушка Ольга признавалась , что путь в монастырь был нелегким: были и соблазны, и гонения, и неприятие друзей и общества. Но она все вытерпела. А ее сын, увидев в монашеском одеянии, сказал:»Мама, это круто!» Он понял и принял выбор матери.

Матушка Ольга не согласна, когда говорят, что монахи угрюмые и строгие люди.» Это стереотип и не более,- подчеркивает она. — На самом деле нет более веселого, остроумного народа. Монах должен радоваться жизни, общению с людьми». Сегодня матушка Ольга бывает на кинофестивалях и мероприятиях, где представляют православную культуру. А еще возглавляет координационный Совет женских благотворительных организаций Русской православной церкви. Она и еще 10 человек помогают пожилым актерам, которые оказались одни. Когда- то они создавали славу советского кинематографа, а сегодня оказались немощны и никому не нужны. «Мне с ними легко, они принимают меня за свою, -говорит матушка Ольга. — Я очень дорожу их доверием. Боюсь его потерять и очень охраняю их покой от назойливой прессы, всегда спрашиваю их согласия, когда журналисты ищут их для интервью».

Не стал продолжать складывающуюся удачно актерскую карьеру и Александр Михайлов. С детства он мечтал быть актером.

С двенадцати лет ходил в театральную студию, где занимался фехтованием, пластикой, делал театральные постановки. После этого легко поступил в театральный институт. Во время учебы начали поступать предложения из кино. На втором курсе Александр уже снялся у Анатолия Эфроса в телевизионном спектакле “Ромео и Джульетта” в роли Ромео. После окончания института была роль Ломоносова в фильме “Михайло Ломоносов”, потом роль помещика Алексея Федяшева в знаменитом фильме Марка Захарова “Формула любви».

«Роль Алексея стала для меня автобиографичной, — признавался впоследствии актер.- В юности я был очень похож на своего героя, такой же витающий в облаках юноша. Когда прочитал сценарий, понял, что это про меня. В конце фильма мой герой взрослеет, женится, у него начинается новая жизнь. У меня было так же.

По окончании института меня взяли в Центральный детский театр. И все шло хорошо, было много ролей. В театре я встретил Лену , свою будущую супругу. Мы сразу поняли, что внутренне близки, начали много общаться, нам почему-то все время хотелось друг другу выговориться, наверное потому, что у каждого за спиной была уже прожитая часть жизни, были душевные раны». Именно Елена привела Александра Михайлова в церковь, познакомила с отцом Николаем Ведерниковым, который ее крестил и помогал ее семье.

Вскоре после свадьбы , супруги окончили Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, где Александр получил степень бакалавра религиоведения. Михайловы занимаются авторской духовной песней, выпустили несколько аудиоальбомов с духовными песнопениями.

Ушла в монастырь. Жизнь и будни женской обители глазами корреспондента «ВМ»

После великих православных праздников, корреспондент «ВМ», задумавшись о смысле жизни и о том, как люди приходят к Богу, отправилась в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, что близ реки Лужа на границе Московской и Калужской областей. Чтобы узнать, через какие испытания приходится пройти женщинам, желающим поступить в монастырь, я стала на три дня простым трудником. Так называют мирян, которые получают здесь работу за еду и кров. Это первое испытание для тех, кто желает остаться в монастыре навсегда. К слову, проходят его далеко не все.

О ЧЕМ МОЛЧАТ МОНАХИНИ

День первый. В главном соборе монастыря водопровода нет. Чтобы набрать воды для уборки и мытья полов в храме (мое первое послушание), обычно монахини отправляются в погреб — он в жилом корпусе по соседству. Пологая длинная лестница ведет вниз и кажется бесконечной. В самом углу обложенной белым кафелем крохотной комнатушки— заветный кран с водой.

— Подходите ближе, не бойтесь, — послышался женский голос.

Это — монахиня Иеронима в черном подряснике. Бережно, не торопясь, она наполняет ледяной водой прозрачные цветочные вазы для украшения храма. Мое неожиданное появление сестру отнюдь не смущает: к трудникам, вроде меня, здесь давно привыкли.

— А других выходов из погреба нет? — привыкшая к комфорту цивилизации, интересуюсь я. Подниматься с тяжелыми ведрами обратно по лестнице ой как не хочется.

— Нет, — пожимает плечами сестра.

Ничего не поделать — по той же длиннющей лестнице направляюсь наверх. Дорогу осилит идущий, крутится в голове. Бежать от трудностей в монастыре глупо. И не для этого я приехала сюда.

Вечереет. Январское морозное небо зажигается первыми звездами. Здесь, в этом неспешном мире, на появление в темном небе звезд внимание обращаешь как-то пристальнее. Из-за деревьев, что за стеной монастыря, показались клубы дыма — местные растапливают в своих домах печи. С наполненными до краев ведрами пробираюсь через высокие сугробы в сторону Никольского собора, где меня поджидает инокиня Силуана.

— Вот и помощница подоспела, — обращается ко мне инокиня Силуана. На вид ей не больше 30. Грация, стройная фигура — точно бывшая балерина, думаю.

Никольский собор наполнен благоуханием афонских масел и мирры. У иконы святителя Николая теплится лампадка. Вечернюю службу давно отслужили: кроме меня и сестры Силуаны, в соборе ни души. На часах 21:00. Беру тряпку, ведро и щетку.

Моя наставница остается внизу, а я поднимаюсь наверх, под самый купол. Клирос (место, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы) — огромен. По краям расставлены стулья — для пожилых монахинь. На деревянном столике в углу — псалтырь и ноты.

Летопись Свято-Никольского Черноостровского монастыря насчитывает не один хор. Но нынешний хор — особенный. Византийский распев, которым сестры исполняют церковные акафисты — большая редкость не только в столице, но и в России. Учились этому сестры в Греции, у знаменитых афонских святогорцев.

В дни больших праздников здесь не протолкнуться: все сестры обители, а их ни много ни мало 108 (это монахини, инокини, послушницы и схимницы), собираются за праздничной божественной литургией.

Управившись в Никольской церкви, перемещаемся в соседнюю — церковь Корсунской иконы Божией Матери. Это большой светлый храм в форме базилики, иконостас которого украшен деревянной резьбой.

Послушание проходит в полном молчании. Говорить за работой не принято. Друг с другом сестры тоже разговаривают редко. Я наконец решаюсь начать разговор.

— А если, как говорится, накипело, кому плачетесь? В подушку? — интересуюсь у сестры Силуаны.

— Все печали и радости открываем только одному человеку — нашей матушке игуменье, — неохотно поясняет сестра. — А при поступлении в монастырь всю жизнь от рождения рассказываем ей.

— А уйти в монастырь почему решили ? Монахиня Силуана улыбается.

Наверное, этот вопрос ей задавали десятки раз — родственники, соседи, друзья.

— Чтобы быть ближе к Богу, — отвечает она. — Но причины ухода у всех разные.

— Что же побудило именно вас? — не отстаю я.

— Ненависть ко всему мирскому! — не раздумывая отвечает она.

Вот это да! Разве монах может ненавидеть? А как же любовь, о которой говорил Христос?

— Монах ненавидит грех. А в миру греха, отравляющего душу, особенно много, — вздыхает молодая монахиня.

— Что требуется от верующего, чтобы поступить к вам и быть ближе к Богу?

— Двери в монастырь открыты для всех, — смиренно объясняет насельница (так называют тех, кто постоянно живет в монастыре). — Николая, матушка игуменья, старается никому не отказывать. Обычно в монастырь приезжает много паломников. Живут бесплатно, трудятся на общих монастырских послушаниях, посещают храм. Некоторые остаются насовсем.

— А бывали случаи, когда сестры все бросали и сбегали из монастыря?

Сестра Силуана не отвечает и указывает рукой на масленый подсвечник, как бы намекая, что пора приниматься за работу. Разговор окончен. Приходится подчиниться. Хотя в другом месте непременно начала бы спорить. Но не в этот раз. Не здесь. Не с этим человеком. Монастырь — это особый мир, в котором своя жесткая иерархия.

Трудники подчиняются послушницам. Те в свою очередь во всем должны следовать указаниям монашествующего клира. А сами монахини находятся в непосредственном подчинении у настоятельницы монастыря — матушки Николаи. Еще здесь есть специальная должность — благочинная. Это правая рука настоятельницы. Говоря по-офисному, заместитель директора. Как выяснилось позже, все задания ко мне «прилетали» от благочинной сестры Серафимы.

ЖИЗНЬ ОБИТЕЛИ

Утро в монастыре, как всегда, началось с первыми лучами солнца. Смотрю — на территории монастыря оживленно. По заснеженным дорожкам сестры спешат в Никольский храм на общую молитву. Затем наступает черед келейного правила — каждая сестра молится в своей келье. В 9 утра Божественная литургия. В ней принимают участие все: монахини, послушницы, трудники, прихожане.

Только в 11:30 во всем монастыре первая трапеза! Монахини едят отдельно — в сестринском корпусе. Во многом оттого, что их трапеза разительно отличается от трапезы трудников. Меню у всех одинаковое, а вот отношение к еде — разное. Сестры называют трапезу не иначе как продолжением Божественной литургии. Перед вкушением пищи они поют благодарственную молитву за дарованные Господом хлеб и соль.Мясо в монастыре не едят.

В праздничные дни на стол подается рыба. Зато в меню всегда имеется широкий выбор молочных продуктов: молоко, творог, сыр. Монастырское хозяйство насчитывает 16 коров: черно-пестрых, швицких, сычевских и голштинских пород. Рядом с коровником сестры держат свой маленький молочный цех: здесь они собственноручно катают сыры, настаивают ряженку, пекут сырники и оладьи.

С 12:00 до 16:00 сестры трудятся на послушаниях. Монастырские послушания меняются. Проснувшись утром, сестра никогда не знает, какой фронт работы ей доверят на этот раз. Летом большую часть времени сестры проводят на огородах: выращивают помидоры в теплицах, саженцы. Зимой трудятся в мастерских: шьют богослужебную одежду, вышивают иконы, расписывают храмы.

В 17:00 в монастыре начинается всенощное бдение. Для каждой монахини богослужение — центральное событие дня. Ни одна расписанная фреска, ни одна искусно вышитая икона не сравнится по степени значимости с молитвой.

Последний прием пищи в монастыре в восемь вечера.

С 23:00 до двух часов ночи в монастыре совершаются закрытые ночные богослужения. Посетить такую службу можно только с разрешения настоятельницы монастыря.

Но не в эти дни — сейчас, когда я здесь, в святочные дни ночные службы не идут. На таких закрытых ночных службах сестры молятся о мире (в том числе и на Украине, просят Бога о здоровье близких).

— Иногда может сложиться впечатление рутины: служба, трапеза, послушание. Опять служба, трапеза, — рассуждает послушница Мария. — Но это не так. Один афонский старец сказал: «Нужно начинать свой день так, как будто ты пришел в монастырь только вчера». Сестры обители неукоснительно следуют этому наставлению.

Послушница Мария, кажущаяся женщиной в возрасте, на деле оказалась моей ровесницей. Кроткая, смиренная, с чуть сгорбленной спиной Мария несет послушание в просфорне: печет хлеб и просфоры для богослужения. Оказалось, она, как и я, по профессии журналист. Но о жизни до монастыря вспоминает неохотно.

— А телевизор у вас есть? — задаю свой вопрос, понимая, что он тут звучит странно.

— Нет, телевизор сестры не смотрят, — равнодушно отвечает Мария. — Не душеполезное это занятие.

Один на весь монастырь телевизор стоит в монастырской библиотеке. Впрочем, в монастыре среди бела дня присесть посмотреть телевизор просто некогда. Все привезенные мною книги так и остались неоткрытыми. Весь мой первый день занят до самого вечера.

ОТЦЫ И ДЕТИ

День второй. В отличие от монахинь я проснулась в восемь утра. Проснулась с трудом после вчерашнего послушания и к девяти тороплюсь на утреннюю литургию. Тем временем сами сестры — как новенькие.

На их светлых лицах — к слову — ни следа усталости. После службы иду на трапезу. Страстно хочется горячего кофе. Но монастырское меню бодрящего напитка не предполагает. Только чай (и то — зеленый) или морс.

К нашему приходу стол уже накрыт. Дымятся картофель, гречка, рыбные котлеты, просто сервированы овощной салат с сыром и оливками, монастырский творог, хлеб и фрукты. А аппетит такой, что сама себе изумляюсь. Но, конечно же, держусь скромно.

Компанию за столом мне составляет Владимир. Он отец одной из послушниц: 56-летний мужчина уроженец Белгорода. Его келья напротив моей, он живет в архиерейском домике. Обычно в нем селят особых гостей и родственников. Удобства — как в хорошей гостинице. Разговор складывается сам собой. Я узнала, что Владимир приезжает в монастырь третий год подряд: скучает по дочери. Она здесь послушница, ей 27, зовут Таня. В монастыре девушка занимается росписью.

— Жизнь монастыря всегда была окутана массой тайн и загадок, — рассуждает Владимир. — А заблуждений и предрассудков вокруг «отрекшихся от благ мира» еще больше. Мол, в монастырь уходят старики замаливать грехи молодости.

— А что на самом деле?

— Моя дочь ушла в монастырь в 25 лет, — рассказывает Владимир. — Она у меня красивая, умная. От женихов отбоя не было. Помню, как ухаживал за ней один предприниматель. Человек хороший, не бедный. И вроде бы любовь у них была…

— И что же — он встретил другую? — допытываюсь я.

— Что вы! Нет! В один прекрасный день поехала дочурка, что называется, за компанию с подругой, погостить на недельку в монастырь. Да и осталась здесь насовсем. Поначалу мы с женой пытались ее отговорить. Очень пытались! А она возьми и спроси в лоб: «Папа, ты хочешь, чтобы я была счастливой?» А какой же отец не желает счастья своему ребенку? Мы смирились.

А вот у другой приезжей, Антонины (она из Москвы), смириться с уходом в монастырь единственной дочери не получилось. Ей и сейчас не по себе. Хотя с того дня миновало уже пять лет, но женщина в тайне продолжает надеяться, что «дочь в конце концов одумается и вернется в мир».

— Жизнь проходит мимо, — говорит она с грустью в голосе. — Сейчас Катеньке 25. Еще ведь замуж может успеть выйти, внуков нарожать. А вместо этого моя красавица пасет скот, чистит коровник.

Дочь Антонины оказалась миловидной и приветливой. Ее широкая улыбка и добрые большие глаза излучают радость и гармонию. Для себя Катя твердо решила — ее дом здесь. От других послушниц я узнала, что Катя была больна неизлечимой болезнью. С этой бедой она и пришла в монастырь. Врачи предрекали ей скорый конец. За нее стали молиться, что называется, всем монастырем. Вымолили. Болезнь отступила.

Я ПРОЗВАЛА ЕЕ АНГЕЛОМ

Мой третий, предпоследний день в монастыре оказался самым тяжелым. Но об этом позже. Из всех монахинь монастыря мне почему-то больше всех запомнилась сестра Филарета. На вид монахине не меньше сорока, а огромные серые глаза выдают в ней очень энергичного человека. Я прозвала ее ангелом. Филарета буквально спасла меня от «смерти». А дело было так: вернувшись после трапезы в келью, обнаружила в двери записку. А в ней: «Вас благословили гладить белье. Гладильная доска и утюг напротив». Думаю, видимо, своими вопросами я так всех здесь замучила, что со мной решили общаться письменно — с помощью посланий. Вхожу в соседнюю келью, где лежит целая гора пододеяльников и полотенец.

Приступаю к послушанию. Спустя два часа глажки от усталости перед глазами запрыгали черные точки, а гора белья при этом не уменьшается. Стало очень тяжело: и физически, и душевно. Тут и входит сестра Филарета с электрическим утюгом в одной руке и складной гладильной доской в другой. Когда вместе — дело, само собой, спорится. Час спустя глажка почти завершена. Узнав, что я журналист, она спросила.

— О чем вы будете писать?

— О том, чем и как вы живете, как отдыхаете, что едите.

— Так это самое неинтересное, что есть в нашей жизни, — усмехается сестра Филарета. — Какая, в сущности, разница, что ты ешь?

— А что же тогда интересно?

— Людям должно быть интересно узнать, как мы молимся, например, — поясняет монахиня. — А вообще.

Сестра задумывается. Ее взгляд останавливается на моем мобильном телефоне, с которым я не расстаюсь даже здесь.

— Некоторые в миру считают нас. странными. Люди всерьез полагают, что мы живем, как в тюрьме. А на самом деле монастырь- это сад для души и тюрьма для греха, а мир, наоборот: для греха в миру — раздолье.

Потом я долго размышляла над словами монахини. Мне хотелось и поспорить, и согласиться с ней одновременно. А впрочем, несмотря на очевидные трудности, быть в монастыре мне понравилось. Размеренность, возможность побыть наедине с самим собой, без спешки и суеты — разве не этого так не хватает каждому из нас? В день моего отъезда у меня состоялось знакомство с настоятельницей — игуменьей Николаей. В истории современного монашества — она во всех смыслах личность легендарная. Достаточно сказать, что эта сильная мужественная женщина в начале 90-х, не побоясь взять на свои хрупкие плечи ответственность, создала первый в России православный приют для девочек, насчитывающий сегодня 50 сирот. Разговор наш длился всего несколько минут. За моей спиной за благословением к матушке выстроилась очень длинная очередь. Но за эти недолгие минуты мудрая монахиня успела прочитать в моих глазах всю гамму чувств: благодарность, восхищение, удивление и в то же время смятение, ощущение недосказанности.

— Спасибо, что вы трудились здесь, с нами. Вы получили урок монашеской жизни. Благослови вас Господь, — сказала мне игуменья на прощание.

И мы расстались. С оговоркой с моей стороны, что однажды я обязательно вернусь сюда вновь.

ОБ АВТОРЕ

Екатерина Гончарова — корреспондент газеты «Вечерняя Москва», член Союза журналистов Москвы, православный активист, волонтер.